Пензиас и Уилсон работали в лабораториях телефонной компании Белла в Нью-Джерси, где для спутников связи была построена антенна. К вящей досаде Пензиаса и Уилсона, они постоянно ловили какой-то фоновый радиошум, микроволновое излучение, судя по всему, одинаково идущее со всех сторон. Сначала исследователи хотели списать это неприятное «шипение» на приборный эффект, но затем объявили, что обнаружили в межгалактическом пространстве повышение температуры примерно до трех градусов по Кельвину (на три градуса выше абсолютного нуля). Поскольку у Пензиаса и Уилсона недоставало специального образования и опыта, они не сразу поняли, что открыли. Однако Роберт Дикке из Принстонского университета мгновенно сообразил, о чем идет речь. Дикке конструировал радиометр, при помощи которого хотел зарегистрировать реликтовое излучение, оставшееся после Большого взрыва: существование подобного излучения уже предсказали Альфер, Германн и Гамов. Впоследствии верное толкование, которое Дикке дал результатам Пензиаса и Уилсона, буквально преобразило теорию Большого взрыва, превратило ее из гипотезы в физическую реальность, подтвержденную экспериментально. По мере расширения Вселенной невероятно горячий, плотный и непрозрачный огненный шар, постепенно остывая, достиг наконец нынешней температуры, составляющей приблизительно 2,7 кельвина. С тех пор наблюдения космического микроволнового излучения привели к появлению самых точных измерений в космологии. Теперь мы знаем температуру этого излучения до третьего знака после запятой, а это очень важно: она составляет 2,725 кельвина. А его интенсивность зависит от длины волны в точности так, как и должно быть у теплового излучения, что подтверждает прогнозы теории Большого взрыва. Но Хойл был непоколебим даже перед лицом подобных несокрушимых аргументов против теории стационарной Вселенной. Он заявил, что космическое микроволновое излучение – это не реликт Большого взрыва, оно исходит от неких внегалактических железных «усов», которые поглощают и рассеивают инфракрасный свет галактик на микроволновых длинах волн. Предполагалось, что эти железные усы конденсируются из металлических испарений, в частности, из вещества, выброшенного в межзвездное пространство во время взрывов сверхновых звезд. Несмотря на доблестное сопротивление Хойла, к концу шестидесятых годов большинство ученых окончательно разуверились в теории стационарной Вселенной. Неустанные старания Хойла показать, что все противоречия между теорией и постоянно поступающими данными наблюдений можно как-то объяснить, выглядели все надуманнее и неубедительнее. Хуже того, Хойл, похоже, утратил способность трезво рассуждать, которой когда-то так похвалялся и которая, как предполагалось, отличала его от «чудака». На конференции «Современная космология в ретроспективе» в итальянском городе Болонья в 1988 году он выступил с докладом под названием «Критическая оценка аргументации против теории стационарной Вселенной». Доклад был чистейшим анахронизмом, однако Хойл попытался (должен добавить, безуспешно) убедить слушателей, будто все убедительные свидетельства в пользу Большого взрыва[367] – наличие реликтового излучения, необходимость первоначального синтеза легких элементов (дейтерий, гелий и литий), количество радиоисточников – можно объяснить теорией стационарной Вселенной. Упорное нежелание изменить точку зрения резко контрастировало, в частности, с позицией другого родоначальника теории стационарной Вселенной – Германа Бонди. Вспомним, что Бонди настаивал, чтобы ему показали «ископаемые свидетельства» того, как выглядела Вселенная в прошлом, если уж она и вправду развивается. На той же конференции в Болонье Бонди тоже прочитал доклад, где признал, что подобные ископаемые свидетельства и вправду нашлись – это и изобилие в космосе гелия, который, скорее всего, синтезировался во время Большого взрыва, и реликтовое излучение, которое в точности совпадает со всеми прогнозами теории Большого взрыва. Поэтому Бонди великодушно заключил: «Таким образом, мое давнее требование показать мне подобные ископаемые свидетельства наконец-то удовлетворено». — 151 —
|