|
— Иду, Фок! — все-таки хрипло выкрикнул Брянов, вырвав из ножен саблю. — За мной, ребята!.. И, никого не дожидаясь, бросился в свалку. Ударил саблей одного, с выпадом ткнул второго и вдруг почувствовал, как его отрывают от земли. Не ощущая боли, он рубил саблей кого мог достать, рубил, уже поднятый в воздух, уже распятый девятью турецкими штыками, рубил до тех пор, пока штыки эти не отбросили его тело к краю обрыва. Услышал отчаянный крик всегда спокойного фельдфебеля Литовченко: — Капитана убили! Бей их, мать в перемать!.. Круши! За командира, ребята! За командира!.. Это было последним реальным звуком, который расслышал капитан Брянов. В следующее мгновение перед ним взметнулись качели и все звуки ушли; он видел сестренку, ее смеющиеся сияющие глаза: «Выше! Еще выше! Еще!..» Внезапный удар бряновцев во фланг атакующих турок не только спас стрелков, но и позволил им перейти в атаку. Опираясь на штыки, которые вел за собой осатаневший от ярости Литовченко, Фок отбросил турок на прежние позиции. И впервые за эту ночь сел на липкую от крови землю, задыхаясь и бережно ощупывая изрезанную штыками левую руку: он отбивал ею выпады аскеров в бою. — Ваше благородие… Ваше благородие, разрешите обратиться! — Ты кто? — Фельдфебель Литовченко, вашбродь. Бряновцы мы. — Спасибо за помощь, бряновцы. — Ваше благородие, дозвольте отлучиться. Товарища вынести. — Раненым не помогать, ты что, фельдфебель, приказа не знаешь? Пусть санитаров ждут, у меня каждый штык на счету. — Да не раненый он, вашбродь. Он убитый. Дозвольте… — Тем более если убитый. Ступай. — То командир мой, их благородие капитан Брянов. — Брянов убит?.. — Фок тяжело поднялся, опираясь на саблю. — Врешь! Покажи, где… где лежит. — За мной идите, вашбродь. Он первым на них бросился, нас не дождавшись. Литовченко подвел Фока к лежавшему у обрыва окровавленному Брянову. Фок опустился на колени. — Эх, волонтер… — Он прижался ухом к груди. — Дышит, кажется?.. Фельдфебель! — Тут я, ваше благородие, тут. Глядите, и саблю не выпустил. Как прикипела… — Вот так с саблей и неси его. Дотащишь один? — Дотащу. Я перед собой его. На руках. — Дождешься на берегу санитаров и первой же партии передашь. И ни на шаг от него, понял? Если гнать будут, скажешь, что я так приказал, я, капитан Фок! И не оглядываясь пошел к цепи, с каждым шагом ощущая, что болит уже не занемевшая от сабли правая рука, не изрезанная до костей левая, не бок, проткнутый штыком, — что болит все его тело. А помощь все не шла, турки собирались в очередную атаку, и до победы было куда дальше, чем до смерти. — 405 —
|