|
Не гремели оркестры, не развевались знамена, никто не кричал «ура». Матросы молча отпихнули баграми тяжелые паромы. Дружно и плавно поднялись весла, громоздкие суда медленно тронулись по протоке к Дунаю, скрытые тьмой и низким островом Аддой, еще загодя занятым ротами Брянского полка. Генерал Драгомиров, держа в руках фуражку, глядел им вслед, пока неясные силуэты не растаяли в ночной мгле. Тогда он вздохнул, перекрестился и надел фуражку. — Грузите артиллерию немедля. К причалам уже подходили грузовые понтоны. Матросы плотно чалили их, устанавливали сходни. Где-то совсем рядом всхрапнула лошадь, послышался тихий ласковый голос ездового: — Стоять, милая, стоять. — Минчане подошли, — сказал вновь возникший за плечом Драгомирова Скобелев. — А на этом участке у турок черкесов нет, Михаил Иванович. — Почему так полагаете? — Минчане уток вспугнули на подходе, а на той стороне тишина. Черкесы сразу бы всполошились: вояки опытные. — Слава богу, коли так. Минский полк вам поручаю, Михаил Дмитриевич. — Благодарю. Только уж и на ту сторону с ними, а? — Все там будем, — строго сказал Драгомиров. — Путь у нас один: только в Болгарию. Ездовые осторожно вводили на понтоны испуганно всхрапывающих лошадей, расчеты готовили к погрузке пушки и зарядные ящики. Все делалось молча, без обычных шуток, ругани и команд. — Лапушки наши заряжены, Гусев? — тихо спросил Тюрберт. — Лично заряжал, ваше благородие. Картечный снаряд, как велено. — Брянов с первым эшелоном пошел. Помнишь капитана Брянова, Гусев? — Как не помнить, в Сербии, чай, вместе горюшко хлебали. — Да… Вели ездовым лошадей за храп держать, пока не переправимся. А коли ранят какую — душить всем дружно, чтоб я и вздоха ее не услышал. Всю батарею предупреди. — Не извольте беспокоиться, ваше благородие, понимаем, куда идем. К тому времени передовые понтоны со стрелками Остапова и Фока уже вышли на стрежень. Тучи перекрыли луну, на турецком берегу было тихо, темно и пусто, но верховой ветер принес волну, паромы закачало и стало заметно сносить по течению. — Навались, гребцы, навались, мать вашу! — сквозь зубы шепотом ругался Остапов. Однако ветер и разыгравшаяся река уже разорвали единый строй понтонов. Турецкий берег, на котором не видать было ни одного огонька, утонул в кромешной тьме, и офицеры, как ни всматривались, не могли определить ни одного ориентира. Понтоны, медленно пересекая течение, шли в черную неизвестность. — 399 —
|