|
— Как вы смеете! — Федор, краснея, медленно вставал, опираясь о стол руками. — Как смеете оскорблять моих друзей, героев, благороднее и честнее которых… Убирайтесь вон отсюда! — Сидите, Аверьян Леонидович. Маша тоже встала. Брат и сестра в упор глядели друг на друга, разделенные столом, и молчали. — Аверьян Леонидович — мой жених. — Маша чеканила каждое слово, а глаза ее приобрели сейчас холодноватый отцовский блеск. — Либо ты сейчас же попросишь извинения, либо… либо уйдешь навсегда. — Ты сейчас выбираешь, Мария, — тихо сказал Федор. — Я выбрала. Федор опустил глаза. Долго смотрел в стол, машинально разглаживая скатерть, потом аккуратно задвинул на место стул и, ни на кого не глядя, пошел в прихожую. Тая растерянно посмотрела на Беневоленского, на Машу и быстро вышла следом. — Ужасно! Вероятно, мы все не правы, — сказал Аверьян Леонидович. — Я выбрала, — повторила Маша, по-детски упрямо тряхнув головой. — И это не сгоряча. Вошла Тая. Закрыла дверь, обвела всех расширенными глазами. — Он ушел. Маша промолчала. — И мне пора. — Беневоленский встал. — Прощайте, Тая. Тая молча кивнула. Аверьян Леонидович грустно усмехнулся. Маша вышла проводить его, вскоре вернулась. — Я уеду, — сказала Тая. — Может быть, завтра-послезавтра, не знаю. На днях. — Куда? Тая неопределенно пожала плечами. Она говорила отрывисто, глядя в темное ночное окно. — Выгнать брата, у которого нет ни угла, ни денег. Ты из страшной породы, Мария. Федор сказал, что ты в отца. — Отец никогда бы не подал руки тому, кто хотя бы на словах восхваляет террор. Я тоже. — Федор несчастный человек! — почти выкрикнула Тая. — Загнанный, загнанный в угол! Судорожно всхлипнув, она выбежала из комнаты. Маша убрала со стола, подумала. Потом подошла к комнате Таи, приоткрыла дверь. Тая лежала на кровати, спрятав лицо в подушки. — Он вернется, Тая, — тихо сказала Маша. — Я лучше тебя знаю своего брата. Он вернется. Федор вернулся на третью ночь. Поскреб в дверь так тихо, что услыхала одна Тая. — Господи, Федор Иванович, наконец-то! Федор был весь в снегу, мокрый и озябший, точно пролежал день в сугробе. Глаза лихорадочно блестели. Тая видела, как колеблется в них свет лампы, которую она держала в руках. — Не приходили? — спросил он. — Никто не приходил? Меня не спрашивали? — Нет, — удивленно сказала Тая. — Вы озябли, Федор Иванович, я чай поставлю. — 273 —
|