|
Поручик поклонился и вышел из кабинета. Вопрос, которого он боялся, разрешился проще, чем он предполагал. Конечно, можно было бы уехать без отцовского согласия, и это было бы куда как современно, но Гавриил не любил современности. Игнат давно прибыл, но сразу же уехал опять — за багажом Гавриила. Поручик сказал, чтоб подавали чай, и вернулся в кабинет. И только сел, как дверь приотворилась и в комнату осторожно заглянул Игнат: — Ваше благородие, Гаврила Иванович. — Все сделал? — спросил отец, не поворачивая головы. — Все исполнил, что приказать изволили. И билеты и багаж. — Чай? — Сей момент: Петр самовар раздувает. — Хорошо, ступай. Седая голова Игната втянулась в дверную щель. Потом высунулась рука и таинственно поманила Гавриила. — Извините, батюшка, — сказал поручик, вставая. Старик важно кивнул: любил почтение и порядок. И снова окутался дымом сладковатого голландского табака. Гавриил вышел, прикрыл дверь; в коридоре ждал Игнат. — Братец ваш приехали. В буфетной ожидают-с. — Кто? — Гавриил сразу подумал о Василии: американский беглец если бы и рискнул зайти к старику, то искал бы убежища только на лакейской половине. — Василий? — Никак нет-с, Федор Иванович. Из Петербурга прямо. Без вещей и даже без шляпы. Пряло в чем стоят-с. Все это старый камердинер докладывал уже на ходу, с трудом поспешая за шагавшим через две ступеньки поручиком. — О маме знает? — Не могу сказать. Я не докладывал. В буфетной худой, заросший Федор жадно ел холодный бульон. Рядом презрительно грохотал посудой Петр: подчеркивал неуважение. — Здравствуй, студент! — Брат! — Федор вскочил, торопливо рукой отер редкую бородку, заулыбался. — Я сразу к тебе, хозяйка сказала, что ты в полку, а тут, на счастье, Игнат. Он все-таки поцеловал Гавриила, хотя тот не любил этого и еще издали протягивал руку. — Как славно получилось, что Игнат! — восторженно продолжал Федор, держа брата за руку и ласково сияя голубыми глазами. — Знаешь, я ночь не спал и сутки не ел ни крошечки, только кипяток пил на станциях. А как Игната увидел, так очень обрадовался. — Что же ты Федору Ивановичу холодный бульон подал? — строго спросил Гавриил. — Дал бы жаркое или хотя бы бульон подогрел. — Они чего-нибудь-с просили, — недовольно сказал Петр. — А чего-нибудь-с это по-ихнему бульон называется. — Да славно и так, Гавриил, славно, — еще шире заулыбался Федор, и поручик понял, что никакой телеграммы он не получал и о смерти матери не знает. — Мне ведь голод унять важно, а самое главное — поговорить. Я ведь ехал, чтоб поговорить. — 23 —
|