|
— Такого разгрома я еще не испытывал, — с горечью сказал Хорватович, приехав на позиции. — Теперь, пожалуй, я соглашусь признать, что турки выиграли войну. — Считаете, они начнут наступление? — спросил Брянов. — Непременно начнут, капитан. У них регулярная армия, и навести порядок им ничего не стоит: только прикажи. Пробовали обязательные ученья? — Безнадежное дело. Волонтеры еще кое-как занимаются, хотя и с отвращением, а войники решительно отказываются. Говорят, что перемирие — это вроде отпуска. — Однако Тюрберт сумел заставить своих артиллеристов. — Скрипачи, — с оттенком зависти сказал Олексин. — И потом, господин полковник, я не хочу никого обижать, но… — Боюсь, что разгром неминуем, господа, — невесело сказал Хорватович. — Я вижу только один выход: первыми начать. — Нарушить перемирие? — изумился Брянов. — Да нас расстреляют перед строем за такое самоуправство! — Я вижу только один выход, — задумчиво повторил Хорватович. — Есть способ разорвать перемирие. Есть! На следующий день Хорватович выехал в Белград, поручив корпус майору Яковличу, рыхлому, обленившемуся и нерешительному. Единственная форма приказания, которой широко пользовался майор, заключалась в трех словах: «Ничего не предпринимать». — Послал бог начальничка, — со вздохом говорил Брянов. Целыми днями валялись по шалашам, проводя время в пустопорожних разговорах. После ухода болгар Отвиновский стал чаще навещать Олексина и Совримовича, но в беседы вступал редко, предпочитая слушать или отделываться короткими замечаниями. Его тяготило не просто безделье, и поручик спросил напрямик: — Жалеете, что не ушли с болгарами? — Жалею, что приехал в Сербию. А впрочем, неверно, я ни о чем не жалею, Олексин. — Вот это вас и мучает. Отвиновский промолчал, привычно усмехнувшись. Потом спросил вдруг: — Вы женаты, Олексин? — Нет. Почему вы спросили об этом? — Потому что тоже не женат. А это глупо. — Что же глупого? — Глупо, когда человеку некуда спешить. — По-вашему, спешат только к женщине? — спросил Совримович. — Только к женщине, — убежденно сказал Отвиновский. — Все остальное — выдумки, в которые мы почему-то так часто верим. А женщина — реальность, господа. Единственная реальность, к которой стоит торопиться. — У вас есть семья, родные? — спросил, помолчав, Совримович. — Таким тоном обычно разговаривают с больным, — опять усмехнулся Отвиновский. — Утолю ваше любопытство одним словом: были. А это означает, что мне не только некуда торопиться, но и некуда возвращаться. В этом смысле я идеальный солдат: мне нечего терять. — 220 —
|