|
— Насолили мы ему, что ли? — удивлялся Совримович. — Остальные болгары как болгары — веселые, общительные, а этот — бука. И явный русофоб, Олексин, явный. Потолкуйте с Пондевым при случае. Гавриил потолковал. Стоян усмехнулся: — Эта троица — Карагеоргиев и его приятели Тодор Ганчев и Хаджи Хаджиев — не наши. Сидели в Бухаресте при Комитете, писали письма да воззвания. Правда, Карагеоргиев уверяет, что ходил с Христо Ботевым, но я ему не верю: чета Ботева вся погибла, а он почему-то спасся. — Вы не доверяете им, Стоян? — Отчего же? Только мои люди проверены в боях, а эти — в спорах, стоит ли вести бои. Договорились до того, что некоторые прямо заявляют: не надо было в апреле поднимать восстание. А другие и того хуже: дескать, слава богу, что была батакская резня, этим мы привлекли внимание всей Европы к несчастной Болгарии. Привлекли внимание за счет мученической смерти детей и женщин! Как благородно это звучит, не правда ли, поручик? — Да, Батак, — вздохнул Олексин. — Я читал о Батаке корреспонденцию Макгахана. И слушал рассказ почти из первых уст. Там ведь, кажется, никто не спасся? — Спасся, — помолчав, нехотя сказал Пондев. — Этот шрам — оттуда. — Стойчо Меченый? — с удивлением спросил поручик. — Так вот вы какой… Газеты много писали о вас. — Все тот же Макгахан? — Вы знакомы с ним? — Нет, но хочу познакомиться. Кажется, он действительно любит Болгарию; горькую родину мою. — Вы получили хорошее образование, Стоян? — Небольшое: гимназия в Велико Тырново, да два курса университета в Бухаресте. Мой отец — чорбаджи, состоятельный человек. Был. — А вы один из самых знаменитых гайдуков Болгарии. О вас уже песни слагают. — Песни слагают не обо мне, а о моем воеводе Цеко Петкове. Он более тридцати лет воюет с турками, три года просидел в Диарбекире прикованным к стене, бежал. А я, что я? Я такой же, как Кирчо или Митко. — Но не такой, как Христо Карагеоргиев. — Это он не такой, как мы. Многие из эмигрантов боятся России. — Чем же их так испугала Россия? — Самодержавием, поручик. — У русского народа нет иной цели, кроме полного освобождения славян, — убежденно сказал Олексин. — Вот они и беспокоятся, не придет ли вместе с освобождением и самодержавие. — Странная мысль. И вы так же считаете? — Я воин, а не политик. И как воин твердо знаю: без военной помощи Руси нам не обойтись. Воевать за нас никто не станет, а своими силами нам не свергнуть османов. Опыт апрельских восстаний доказал, что для того, чтобы победить, мало одной отваги. Нужны профессиональные офицерские кадры, а откуда их возьмет Болгария? Турки поступают разумно, не призывая наших юношей в свою армию: зачем готовить потенциальных бунтовщиков?.. Смотрите, как сердито озирается моя сестра. Это означает, что ужин готов. — 139 —
|