|
— Что ж, и на том спасибо, — признаться, вздохнул я невольно. — Вот ей червонец за гадание. — Не!.. — вдруг гневно сказала старуха и ладонь свою сухую передо мной растопырила. — Деньги за гадания берут, — строго сказала мама Каруца. — А это — не гадание. Это — пророчество. Повернулись и ушли. А я с разинутым ртом остался. И с мыслями растревоженными. Впрочем, я никогда мыслей растревоженных в себе не хранил. Не умел хранить, так уж я устроен. И уже через минуту и в себя пришел, и все из головы выбросил, и… и обнаружил, что Александра Сергеевича рядом нет. Один майор Раевский остался. — А Пушкин где? — спрашиваю. Засуетился Раевский, заоглядывался, вскочил даже. Сказал с испугом растерянным: — Понятия не имею. — Сидите здесь, майор. Кинулся искать. Глазами, разумеется, языка-то не знаю. Но как раз в это время пляски затеяли начинать, которые цыганы так любят. И цыганские девочки для затравки первыми к костру выскочили. За ними девицы готовились, и все в радостном оживлении начали пересаживаться, круг для плясок расширяя. Поднялась сумятица, и я понял, что в толкотне этой веселой Пушкина мне никак не разыскать. И ринулся к центральному шатру, который для вожака всегда отдельно ставили. А потому ринулся, что ром-баро Кантарай мамой Каруцей был уже вовремя лично представлен. Перед входом в шатер — два пожилых цыгана с трубками сидят. Нет, вход не загородили, не спросили ничего, но посмотрели на меня вопрошающе. — Мне ром-баро, — говорю. — Друг у меня пропал. Не знаю, то ли по-русски они понимали, то ли просто оценили волнение мое. Но оба полотнища входа на себя молча потянули, доступ в шатер мне предоставляя. В шатре небольшой костер горел. И у костра того ром-баро Кантарай и Александр Сергеевич Пушкин мирно распивали вторую бутылку ренского. Поклонился я у входа — вожак передо мною все-таки — и говорю весьма возму-щенно: — Александр Сергеевич, докладывать надо, если уходишь! Мы с майором с ног сбились… Пушкин послушно встает, что удивительно, потому что послушанием он никогда не отличался. А тут — оживленный, улыбчивый, сияющий даже — без всяких возражений. — Je demande pardon («прошу прощения»), Александр. Я не успеваю ничего сказать, как он с вежливым почтением — вожаку Кантараю: — Je vous suis trиs reconnaissant, baron («Я вам очень благодарен, барон»). Я малость ошалеваю, а он кланяется и почтительно пожимает вожаку руку. И мы выходим из шатра. — Кантарай что, по-французски понимает? — спрашиваю весьма обалдело. — 46 —
|