Оставил. Похоронили мы с Борзоевым голову Беслана, даже из ружей над малой той могилкой пальнули. А потом долго сидели в стороне от казаков и молча пили крепкое кизлярское… — Где же Леча-то теперь, Борзоев? — Попробую поискать, но вряд ли. Попробую. А поискать попробую, попробую, попробую… Он твердил это слово бесконечно… …Всякая война — кровь и убийства, но не всякая власть деньги за скальп из казны выплачивает. Не всякая, а та лишь, которая сама бесчестье своей войны поняла. И отковала невыносимо тяжкий меч жестокости. Одинаково тяжкий для обеих сторон… Больше не выезжал я на охоту. Не мог. Ничего мы с Борзоевым о той встрече с охотником за головами дома не сказали, и милая Аглая Ипполитовна вынуждена была списать мой отказ на мой же каприз да дурной характер… И опять я валялся целыми днями на бурке под орехом и с трудом сдерживал раздражение вечерами, глядя на спятивших от счастья влюбленных и слушая их бессмысленные разговоры. В строй просился, у кого только мог: то у Моллера, то у Борзоева. Но генеральского распоряжения никто из них отменить не рискнул. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы однажды пламенным полуднем не крикнула вдруг Аглая Ипполитовна: — А к вам — гость, Александр Ильич!.. Я и вскочить на ноги не успел… — Аве, патриций!.. Дорохов. Руфин Иванович. Обнялись мы. Кажется, даже расцеловались. А в душе у меня — будто солнышко выглянуло. — Какими судьбами, Руфин Иванович? — Шествовал следами героев к новой ниве своей, Олексин. — Надолго в наши края? Усмехнулся Дорохов: — Сие зависит только от состояния карманов моих партнеров. Стараниями Верочки мой армянский парнишка расторопно соорудил нам добрую скатерть-самобранку. Руфин Иванович опустился на бурку, поднял бокал: — За благословенный орех, патриций! — Почему — за орех? — Именно под его живительной сенью состоялось наше первое свидание в Бессарабии. Такой далекой отсюда как во времени, так и в пространстве. Мы торжественно чокнулись, осушили рюмки и опять почему-то улыбнулись друг другу. — Кстати, перед самым отъездом сюда я получил весточку от вашего волосатого недруга. Весточка включала в себя официальную справку о том, что в настоящее время господин майор Афанасьев имеет честь проходить службу на Черноморском побережье. И записку от руки в два слова: «НАДЕЮСЬ, В РАСЧЕТЕ». Так что служите спокойно. — И рад бы, да заперт в золоченой генеральской клетке. Хозяин вызван в Санкт-Петербург, и до его возвращения я обречен на полнейшее безделье. Созрел для того, чтобы усесться за стол супротив вас, Дорохов. — 200 —
|