|
И — генеральская закорючка вместо подписи. — Он немногословен, — я возвратил записку. — Чеченцы безусловно перекрыли все дороги и тропы к аулу, — вслух рассуждал поручик, не слушая меня. — Вы рассказывали, что будто бы подружились с неким абреком. Может быть, он проведет нас к Аджи-Юрту без всяких троп? — Вряд ли он пойдет против своих соплеменников. — Вряд ли, — согласился Моллер. — Но попытаться все же следует. — Для того чтобы попытаться, мне сначала надо хотя бы встретиться с ним. — Хорошо бы найти его сегодня, Олексин. Завтра нам необходимо выступить, пока немирные не спрятали свою добычу в горах. Возьмите моего коня. А главное, будьте очень осторожны. — Не думаю, что в этих краях может оказаться кто-либо еще, кроме моего приятеля. У каждого абрека — свой участок охоты. А за коня — спасибо. Признаться, я с большой неохотой отправился выполнять эту то ли дружескую просьбу, то ли приказ. Я понимал, что мой ротный пытается использовать все возможности, чтобы исполнить как можно быстрее (и лучше — бескровнее) личную просьбу генерала Граббе, попавшего в беду. Понимал, но… Как бы это потолковее объяснить?.. Мне было неприятно, что ли. Неприятно обращаться за помощью к отъявленному чеченскому головорезу, отстреливающему из хорошего укрытия наших солдат и казаков. Что-то в этом было почти неприемлемым для меня… Но, повторяю, понимал Моллера, а потому и выехал. И представьте, нашел Беслана. Часа полтора проторчал возле скалы, где мы с ним впервые столкнулись, даже взобрался на нее, покрасовавшись на вершине. Хотел было уже возвращаться в крепость, но обратил внимание, как вдруг вытянула морду и запрядала ушами лошадь, одолженная мне поручиком. Я завертел головой и увидел черного всадника на черном коне. — Беслан!.. Он подъехал, кивнул, сказал неодобрительно: — Час смотрел, как ты искал свою пулю. — Пулю? — растерянно спросил я. — Только хранимые Аллахом да ваши начальники ездят на белых конях. И тогда подумал: может, ты ищешь меня? — Я искал тебя, Беслан. Мне трудно было начинать этот разговор. Настолько, что я даже не подумал, как начну его. И сказал: — Мы — джигиты. Разве к лицу джигитам сводить счеты с неповинными женщинами? — Я не трогаю женщин. И будто в доказательство собственных слов сдвинул на затылок папаху, обычно нависающую над его бровями, показав мне зеленую повязку. Я увидел арабскую вязь, выведенную черной краской. — Что там написано? — 184 —
|