|
— Что произошло, мальчики? — Здравствуй, Роза, — с некоторым смущением сказал Коля. — Я взял Колю от наковальни, а ты несешь ему орешки, — недовольно заметил Прибытков. — Зажарь добрый кусок мяса и доставь его сама. Роза одарила их улыбкой и послушно вышла. А Коля вздохнул: — С мясом ты угодил в самую точку, Борис. — Иногда мне это удается. — Прибытков налил вино. — Давай сначала утолим жажду. Они выпили и помолчали, потому что Коля из гордости не задавал вопросов, а Прибытков размышлял, как ловчее перейти к сути. Но гомова была нечистой, поскольку пил он с утра, и Борис, ничего толкового не придумав, спросил напрямик: — Ты умеешь стрелять из револьвера? — Как-то я стрелял из «монтекристо» в тире и, помнится, один раз во что-то попал. — Не так плохо для начала. У тебя верный глаз, Коля, и если ты хоть полденька потренируешься, я думаю, будет толк. — А стоит ли этот толк патронов и тренировки? Борис долго молчал, прихлебывая вино. Потом сказал, понизив голос: — Если бы кто-нибудь — ну, допустим, Изот, — стал насмерть избивать нашего Мой Сея или валить на кровать его Шпринцу, что бы ты сделал? — То же, что и однажды, только теперь бил бы дольше и серьезнее. — Коля осторожно положил на стол огромный кулак. — Ты сомневаешься во мне? — Я знаю про твою беседу с Изотом, потому и заговорил о револьверах. Кажется, нам придется немножко пострелять, Коля. Это дело пахнет каторгой, и я не посчитаю тебя трусом, если ты скажешь «нет». Просто в два револьвера я боюсь не отстреляться. — От кого тебе надо отстреливаться на этот раз? — От Изота и его компании. — А, от тех парней, которые вот уже три недели орут, что пришла пора спасать Россию? Тогда я говорю «да», Бориска, и считай, что у тебя три револьвера плюс два моих кулака. Было крепкое рукопожатие, две бутылки вина, а потом и ужин с ослепительной Розой. И два молодца, два героя с Успенки, потрясшие каждый в отдельности весь город Прославль, радовались женскому обаянию, дружеской беседе, вину и доброй закуске, нимало не заботясь более о том, о чем только что говорили. А на следующий день у мелочной лавчонки Маруси Прибытковой остановился лихач, и натуральный черкес, одолженный Сергеем Петровичем у самого пана Вонмерзкого, втащил в помещение тяжелый ящик — Для хозяина, — мрачно предупредил он. — Сама не трогай, женщина. Гордые бобыли Успенки и проверенные огнем аристократы Крепости тихо готовились защищать чужих дочерей, чужое имущество, чужие жизни и чужое достоинство, а ставшее последнее время чересчур горластым Пристенье вопило, орало, пело, пило и блевало, готовя кровавое развлечение. — 59 —
|