|
Традиция традицией, а крохотный дворик никак не вмещал трех виселиц зараз: Две еще как-то втискивались, а третья — ни в какую; чья-то исполнительская голова даже предложила одну из них сделать двухэтажной, но после некоторого размышления сей дерзкий проект отвергли за сложностью исполнения (не виселицы, разумеется, а того, ради чего их созидают). И начальство распорядилось «исполнять» поочередно. — Не выдержит, — сказал Теппо, когда усиленный конвой вывел приговоренных в тесный дворик. — Не выдумывать! — нервно закричал чиновник для особых. — Выдержит! Раасеккола пожал плечами, а дежурный офицер зашептал в чиновничье чуткое ухо. Чиновник громко переспросил: «Да?» и с сомнением оглядел финна. — Сколько весишь? Пудов шесть? — Семь, — уточнил Теппо. Начальство вновь зашепталось, посматривая то на виселицу, то на негабаритного смертника. («Плотник не предусмотрен…», «Умеет…», «Позвольте, это же чушь какая-то!», «А что делать, если не предусмотрен?..» — доносились отдельные фразы.) Потом чиновник распорядился: — Выдать Дровосекову топор, гвозди и доски для укрепления собственной виселицы. Остальных исполнять поочередно, пока идет укрепление. Принесли приказанное. Теппо буднично застучал топором, неторопливо и основательно, как истый мастер с Успенки, усиливая созданную жандармскими дилетантами конструкцию. А Гусарий Уланович крепко обнял Амосыча: — Прощай, братец. Не посрамим? — Не посрамим, товарищ поручик. Гусарий Уланович взобрался на шаткую доску и встал под петлей. Он хотел сам надеть ее на себя, но ему не дали, а, исполняя неизвестно кем утвержденный церемониал, связали за спиной руки и натянули через голову саван. Из-под него донеслось негодующее: «Я не трус, генерал Лашкарев!..» — но исполняющие уже накинули петлю поверх савана. А Теппо все тюкал топором. — Вышибай! — приказал чиновник. Вышибли доску, и отставной поручик в длинном саване задергался, затрясся, закачался; веревка натянулась, как гитарная струна, а виселица угрожающе заскрипела. Теппо прекратил работу и перекрестился, ожидая, когда остановится страшный маятник по соседству. На него кто-то прикрикнул, и он снова старательно застучал топором. — Запаздываем. — Чиновник посмотрел на часы. — Снимайте первого, исполняйте второго. Ты скоро там, Дровосеков? — Укосина, — пояснил Теппо. — Ну, давай, давай, не задерживай. Надо, братец, совесть иметь. Тем временем тело в длинном саване вынули из петли и отнесли к наглухо закрытым воротам. Теперь исполняющие устанавливали на помосте доски, которые потом полагалось вышибить. Доски почему-то никак не устанавливались, исполняющие нервничали, Амосыч ждал, а Теппо приколачивал последнюю укосину. Наконец доски уложили, Евсей Амосыч сказал: «Прощай, Стёпа!» — и пошел к виселице, и тут вдруг страшно закричал дежурный офицер: — 141 —
|