|
Через несколько дней предположения Пелгусия нашли косвенные подтверждения. Рижский купец на охотничьей пирушке похвастался выгодным порядком: – Канаты в Стокгольм поставить подрядился. – Стало быть, прав Пелгусий, – вздохнул князь, когда Гаврила Олексич доложил ему о подслушанном Сбыславом разговоре. – Могут и к нам летом пожаловать. – Значит, готовиться надо, князь Александр. – Отец запретил с западной границы силы снимать. А готовиться, конечно, надо. Коней кормить получше, выездки делать, брони и оружие проверить. Вот ты этим и займись, Олексич, а я с дядьками потолкую. Потолковал. Советники кое-что уточнили, подумали. Потом Ярун сказал: – Насчет того, что с запада войска снимать нельзя, великий князь верно сказал. И немцы обрадуются, и шведы будут знать. Своими силами отбиваться придется. Много ли их у тебя? – Дружина моя да новгородская городская. Ею Миша командует. Но небольшая она. – Вели этому Мише добровольцев набрать. Не скупись, лучше у отца денег займи. – Денег я у владыки возьму. После победы он их с бояр стребует. – Молодец, что в победу до битвы веришь! – улыбнулся Ярун. – Приблизить ее этот… Пелгусий может помочь, – сказал Чогдар. – Пусть заранее слушок пустит, что сильно ты его обидел. – Он – отцовский крестник. – А ты у него дочь совратил, – очень серьезно продолжал Чогдар. – Пусть он об этом шведам поплачется. Александр хмуро молчал, не соглашаясь. И Ярун призадумался, сурово сдвинув брови. – Обман противника – не обман, а военная хитрость, – вздохнул Чогдар, поняв их внутреннее несогласие. – Пелгусию станут доверять, и ты о шведах многое узнаешь. А узнав, своих людей сбережешь. – Только без дочерей, – твердо сказал Александр. – Слух в голенище не спрячешь, а я недавно свадьбу сыграл. – Придумаем что-нибудь, – усмехнулся Чогдар. – Это ведь я так, для примера. Но шведов надо обмануть. Надо, чтоб они в Пелгусия поверили, в стан свой пускали. Тогда и победа придет. Александр долго не соглашался. Было в нем рыцарское представление о чести, почерпнутое из сочинений Плутарха, которого он читал запоем еще в детстве, основанное на молодости, которую еще не пережил, несмотря на самостоятельность, властность, ответственность и женитьбу. Он избрал своим примером Александра Великого, восхищался им, стремился ему подражать, выискивая в его подвигах только благородство и как-то мимо пропуская все, что не укладывалось в созданный образ, даже убийство Македонским собственного молочного брата Клита, не говоря уж о беспощадности к поверженным. Но довод Чогдара о сбережении его воинов, его ровесников, которых он знал поименно, перевесил. Именно этот довод победил в нем наивное чувство личной чести, породил представление о чести полководца, в первую очередь отвечающего за судьбу родины и жизнь подвластных ему людей. — 62 —
|