|
Пятница, 11 мая. Мне пришлось зайти к Карлу вместе с Зезоном. Мы поработали; потом, часам к семи, К. прервал нас, сказав, что ему нужно полить свои цветы — свои барометры , как он выразился. Я не понял, что он имеет в виду. Погода стояла пасмурная, душная. Он вывел меня на балкон и показал свои карликовые елочки: перед дождем их шишки плотно прижимались одна к другой. Сообщил мне, что цветы кровохлёбки и чертополоха в такую погоду закрываются. Что одуванчик перед грозой прячет головку под листья. Что в предвестии жары посевная чернушка клонит головку вниз, а мак, наоборот, гордо возносит свой цветок. Я был очарован. Как ребенок, которого постигла неожиданная радость. — Городские жители! Несчастные! — возопил он со смехом и повелительно указал на дверь. — Вон отсюда! Мы ушли. Я поужинал с Зезоном на улице Монтань-Сент-Женевьев. Суббота. Позвонил Элизабет. А. чувствовал себя хорошо, все чаще говорил о том, что пора снова браться за работу. Я сообщил ей, что уезжаю на неделю. Что сегодня вечером сажусь в самолет. — Малышка просто очаровательна! — сказала Э. Она только что вернулась из клиники, от Глэдис. Суббота, 19 мая. Рекруа приехал в аэропорт, чтобы встретить меня. Мы поужинали вдвоем. Заговорили о Коэне. — Скажите, что вы делали девятнадцатого мая тысяча девятьсот тридцать восьмого года? — спросил он меня, смеясь. — То же самое, что вы делали двадцать третьего ноября тысяча девятьсот пятьдесят четвертого. На обратном пути, проходя по улице Мазарини, мы встретили Йерра, возвращавшегося с какой-то вечеринки в совершенно новом плаще, который явно был ему велик. — Как там малышка? — спросил я. — Маленькая Генриетта — это и впрямь чудесное имя для дочери хранителя древностей, — довольно глупо добавил Р. — Вам следовало бы знать, дорогой друг, что, в отличие от Генриетты, Анриетта начинается с «А», — ответил Йерр[70]. — Уж не для того ли вы ее так назвали, чтобы давать нам уроки языка? — съязвил Рекруа. Воскресенье, 20 мая. Обедал на улице Бак. В прихожей — маки на длинных стеблях, но давно уже распустившиеся, почти опадающие. Погода была душная, предгрозовая. Заходил Йерр. А. пожаловался, что ему нечем заняться. Тогда вспомните о цивилизации Индии, — сказал Йерр. — Самое чистое ничему не служит. А в случае высшей, идеальной чистоты уже и не жертвует ничем. Находится в состоянии бесполезной святости! Что же в этом удивительного? — ответила ему Элизабет. — Он трудится над отсутствием труда… Весь день, всю неделю считает галок… — 91 —
|