Узнай свое будущее. Заставь Фортуну работать на себя

На почтительном расстоянии от цифры 9 остановились и крупнейшие симфонисты второй четверти XX столетия – С.С. Прокофьев (семь симфоний), П. Хиндемит (шесть симфоний), А. Онеггер (пять симфоний).

Но сумел же хоть кто-то из композиторов преодолеть – и не только свой страх, но и проклятый цифровой барьер? Да, но весьма хитрыми или странными способами. Начало положил известный чешский композитор Антонин Дворжак. На рубеже XIX–XX веков, в 1893 году, во время своего пребывания в США он завершил работу над симфонией, которая для него также оказалась девятой. Как и подобает всякой уважающей себя по счету девятке, она заняла особое место в творчестве композитора, качественно отличаясь от предшествовавших ей симфонических опусов. Не только ее программное название («Из Нового Света»), но и сама музыка свидетельствовали о немалом влиянии на Дворжака новых для него американских впечатлений. Казалось бы, произведение это открывало новые возможности – и для самой музыки Дворжака, и для истории девятки. Но как бы не так! Ни одной симфонии больше Дворжак не написал. Хотя жил и сочинял в других жанрах еще долго – более десяти лет. И всё без каких-либо отрицательных последствий. А все дело в том, что хитрый Дворжак при издании симфонии не присвоил ей номер 9. На титуле стоял номер 5. Ведь композитор нумеровал только опубликованные симфонии. А первые четыре при его жизни опубликованы не были.

По-иному подошел к созданию своих симфоний русский композитор Н.Я. Мясковский. Он вообще оказался единственным исключением из общего правила. Ведь ему в 1927 году не только удалось формально «побить» бетховенский рекорд, но и довести впоследствии число своих симфоний до двадцати семи. Но означало ли это утрату 9 своей магической силы? Отнюдь. Дело в том, что поразительная «плодовитость» Мясковского была вызвана его принципиально иным подходом к жанру симфонии. Для него сам этот жанр уже не был чем-то особенным (как для Бетховена и его последователей), а представлял собой обычную, естественную форму музыкального высказывания, в чем-то даже обыденную. «Что бы он ни сочинял – обязательно получится симфония», – говорили о Мясковском современники. Неудивительно, что при этом и сами симфонии оказывались весьма неравноценными. Более того, после трагедийной шестой композитору лишь в двух-трех случаях удавалось достигать подобного уровня философского обобщения и силы эмоционального воздействия на слушателей. Так что, по сути, «полноценных» симфоний в бетховенском смысле у Мясковского также едва ли наберется более девяти.