Одно время я жил на Гавайях. Делать там особо нечего. Я дошел до того, что начал валить телефонные столбы. [Смех.] Я вообще гиперактивный товарищ. Я-то думал, что смогу отдохнуть, расслабиться, что-нибудь написать. Мне все время приходилось слушать истории про рыб. Они мне до того осточертели, что я решил, будто они наскозь метафоричны - ведь не может же быть, что жизнь настолько скучна! Мне так все надоело, что я приехал в аэропорт, чтобы сесть на самолет и улететь куда глаза глядят. Куда-нибудь, где хоть немного интересно, где люди занимались... Но когда я пришел в местную библиотеку... Я никогда не видел библиотеку без единой книги. А в той части Гавайских островов, где я поселился, выстроили библиотеку. Я вошел в эту библиотеку и спросил у библиотекаря: "Это что, новомодная библиотека? [Она существовала уже пятнадцать лет.] У вас есть журналы. Но где же книги?" Она мне отвечает: "У нас есть несколько". "Несколько?!" - изумился я. - "Видите ли, у нас их не очень-то спрашивают". - "Да что вы? А у нас в библиотеках спрашивают именно книги!" [Смех.] Там были только книги в бумажных обложках из супермаркетов и журналы. А еще несколько вещей типа "Над пропастью во ржи", "Тропик Рака" -короче, все, где упоминались сиськи. [Смех.] Скоро я оттуда уехал - не выдержал скуки и жары: температура почти не менялась. Я не могу, когда слишком жарко. Последние несколько лет лето было очень жарким. Прошлым летом я был в Лос-Анджелесе. Жара там стояла такая, что даже для Лос-Анджелеса это было слишком, -115 градусов по Фаренгейту каждый день. Солнце палило не переставая. В Палм-Спрингс было около 125 градусов. Люди умирали в своих трейлерах, пытаясь включить кондиционеры. Ох уж эти сборные типовые дома! Будь моя воля, я прицепил бы к ним колеса и уехал. [Смех.] Но делал я совсем другое - вставал, шел на семинары, выходил на улицу, шел по улице. Достаточно было пройти пять кварталов, чтобы загореть. Жара стояла по всей стране. Лишь кое-где было влажно. А этого я тоже не люблю. Разве что из окна поезда. Однажды я приехал сюда, в Чикаго. Меня тогда занесло снегом. На Гавайях я забыл о том, что уже январь. Это вылетело у меня из головы. Я вошел в самолет в одной футболке и шлепанцах, а когда я вышел за пределы аэропорта и осмотрелся, я тут же побежал к такси и впрыгнул в него, дрожа от холода. Таксист повернулся ко мне и сказал: "Не знаю, сможем ли мы попасть в город". Потому что, как он мне объяснил, погода ужасная и обещают замерзший туман. [Смех.] Такого мне слышать еще не доводилось. "Замерзший что?" - переспросил я. Я изо всех сил напряг свое воображение: "Что же это может быть?" Ведь я живу в Сан-Франциско, где часты густые туманы. Но чтобы замерзшие... Этого никто не переживет - мы все умрем. [Смех.] Скорее всего, имелась в виду слякоть. Просто ее так назвали. Метеорологи любят сгущать краски. Они слишком радуются, когда случается что-нибудь плохое. Ураганы приводят их в неописуемый восторг! Вы никогда не слышали, каким тоном они о них рассказывают? "10 тысяч человек остались без крова". Журналисты, вообще, всегда радуются плохим новостям. А им следовало бы радоваться приятным событиям. Например, когда я был в Лондоне, меня каждый день отвозил на семинар один и тот же таксист. А в один прекрасный день он не приехал. Я очень удивился: "Где же он?" Швейцар сказал мне: "Он оставил для вас записку. Прошу прощения. Я сейчас найду вам такси". Я прочел записку: "Я уехал в Диснейленд". [Смех.] В Париже построили Диснейленд. Его посещает не так много народу, потому что Париж - не совсем подходящее место для Диснейленда. Сто таксистов повезли семьи, где были дети, смертельно больные раком. Им делали химиотерапию, и они не очень могли передвигаться. Тогда каждую семью, где был такой ребенок, повезли на такси в Диснейленд. Их целый день возили на инвалидной коляске по Диснейленду, кормили, а потом отвезли обратно в Лондон. Когда я узнал об этом, я специально купил все газеты: нигде не было ни слова об этом. По телевизору то же самое. И тут я подумал: "Как же так? Люди делают добрые дела, а никто не удостоил это вниманием". Зато мне все уши прожужжали о мытарствах члена моего президента. [Смех.] Тогда я решил позвонить в редакции местных газет. Там их несколько. Я просмотрел очень консервативные газеты и решил, что они ничего хорошего не напишут. Я позвонил в одну из таких газет и сказал: "Прошел слух, что в воде нашли что-то типа наркотика. Люди от него подобрели и стали делать добрые дела. Это необъяснимо. Сотни таксистов отвезли детей..." И я оставил им сообщение про таксистов. А на следующее утро в этой газете появилась статья под названием: "ЦРУ ставит эксперименты на водоснабжении". [Смех.] Там говорилось о том, что это каким-то загадочным образом спровоцировало рак у детей. О таксистах не было ни слова. Все дело в одной очень странной вещи. Потому что сколько лет вы учились в школе? Даже если вы не доучились, вы проводите в школе 12-16 лет, а некоторые - все двадцать или даже двадцать пять. А на что там обращают ваше внимание с раннего утра и до позднего вечера? На тех словах, которые вы произнесли правильно? Нет. Ваше внимание заостряют на том, что вы делаете неправильно. Ваш мозг натаскивают на поиск ответа на вопрос: "Что неправильно? Что не так?" Приходишь к врачу и слышишь: "Что не в порядке?"Я знавал психотерапевтов... Они приглашали меня на обед. За обедом я спрашивал у них: "Что изумительного произошло с вами за последнее время?" Они мне отвечали: "Вы можете владеть какими угодно техниками - и все равно что-то в вашей жизни будет не так". Я смотрю через стол и думаю: "Да уж, это точно". [Смех.] Но сейчас мы не будем на этом останавливаться. Даже если вы скажете кому-нибудь сейчас: "Остановись прямо сейчас. Закрой глаза и попытайся понять, какой участок твоего тела чувствует себя лучше остальных". Знаете, что люди делают вместо этого? Они погружаются в себя и находят те места, где им больно: "Это не то, то не то, то не то... Моя шея слишком напряжена". Они не могут переключиться на поиск такого участка, где им лучше всего. Но стоит вам спросить их, где им хуже всего, - и вы попадете в точку, они тут же сядут на своего любимого конька. Если вы спросите: "Что не так?" -они скажут: "Видите ли..." - и впадут в крайность. Кто из здесь присутствующих ведет занятия по физкультуре или другой форме работы с телом? Если вы работаете над конкретным человеком и делаете свою работу хорошо, и спросите у него, когда он придет к вам на следующей неделе: "Ну, как дела?" - он скажет: "Очень хорошо! Хотя меня хватил паралич, я не мог пошевелить этой рукой и испытывал мучительную боль в ней, прогресс налицо". Но если я лягу вот так [Смех.], спина у меня будет по-прежнему болеть. Я вам правду говорю. Именно так и произойдет. Вам нужно сесть, откинувшись на спинку стула, и сказать: "Зачем они ложатся, я не понимаю?" Только так они могли спать, так им было удобно. Они не понимают, что, когда вам становится лучше, вместо того, чтобы делать что обычно, то есть говорить себе: "Я не могу вытянуть ее настолько, потому что мне все еще больно" - вы говорите: "Все прошло. Насколько хорошо ей [шее] может быть теперь?" Но мы очень мнительны, особенно в нашем обществе хороших чувств. Люди тратят миллиарды долларов, чтобы извлечь положительный эффект, меняющий ваше состояние, из лекарства, контролирующего боль. Потому что само знание того, что ты принимаешь таблетку, снимает боль и улучшает настроение. Но кое-кому это не нравится - не нравится тот факт, что вы получаете удовольствие в избавлении от боли. Они говорят: "Хм. Плохо. Неправильно". Поэтому они получает искусственные, синтетические способы снять боль. У них нет побочных эффектов, позволяющих вам получать удовольствие. Потому что, дескать, если вы это сделаете, вы пристраститесь к ним, у вас может возникнуть привыкание. Как будто оно у вас и без этого не возникнет! — 35 —
|