|
Мы размотали удочки. Обнаружив, что они - без крючков, я уже почти не удивился. Чего еще можно было от него ожидать?.. Альберт Филимонович показал мне, на каком расстоянии от грузила должен быть поплавок и сказал: - Червячка привязывай осторожно - петелькой за самый хвостик, чтобы мягкие внутренности и скелет не повредить. Если сильно его травмировать, рыба не клюнет. - Скелет?! - А что? У тебя же скелет есть. Почему у него не может быть? - Но ведь он - червяк? - Ну, червяк, и что? Разве это повод презирать его или считать, что он чем-то хуже тебя? В конце концов, именно он является посредником между тобой и твоей рыбой. - Моей рыбой? - переспросил я, сразу же забыв о червяковом скелете. Альберт Филимонович ничего не ответил и забросил свою удочку. - Без четверти семь, - сообщил он после непродолжительного молчания. - Забрасывай удочку, рыба уже шевелится во сне... - Бред, - подумал я. - Какая рыба в конце ноября? Она уже-вся давным-давно на ямах... Мне снова стало холодно и неуютно, но, чтобы лишний раз не действовать ему на нервы - кто знает, какие еще фантазии могут возникнуть в его больном мозгу? - я все же аккуратно - за самый хвостик - привязал своего червяка и забросил удочку. - Теперь будем ждать, - сказал Альберт Филимонович. - Чего ждать? - не сдержался я. - Заветного мгновения, когда рыба проснется и поднимется из неведомых глубин, чтобы клюнуть на нашу наживку. - Каких в задницу глубин, здесь всего-то воды по горло... - Это для тех, кто переходит вброд, - терпеливо объяснил он. - Рыба - она вброд не ходит. Рыба имеет обыкновение плавать в неизмеримой толще кристально прозрачных антрацитово-черных вод... Если она, конечно, не летучая. Которая летучая – той время от времени свойственно бывает воспарять... - Так ведь вы говорите, что здесь - Оболонь! Откуда на Оболони летучая рыба? Это же не тропики... Здесь летучие рыбы не живут. - Живут, не живут... Ты-то откуда знаешь? - Но ведь это же - Оболонь, - чуть не плача от ощущения безнадежности, произнес я. - Ну и что? Про Оболонь-то кто тебе сказал? - Так вы же и сказали... - Вот и я о том же... Странное все-таки существо - человек... Ему как скажешь - так и будет. Главное – чтобы убедительно. Ну и, по возможности, с чувством... Ведь не просто так три четверти человечества питаются лапшой. Похоже - привычка... И наука, между прочим, утверждает, что лапша – это очень полезно. Усваивается, дескать, хорошо... Почему-то его высказывание показалось мне оскорбительным, и я почти обиделся. Не за себя - за человечество. И даже немножечко - за науку. Но потом сообразил, что обижаться на психически больного - неблагородно и, кроме того, попросту глупо. А потом произошло нечто, заставившее меня мигом позабыть и о лапше, и о науке, и даже о судьбах человечества. — 17 —
|