Паразиты сознания

Его заметки оказались довольно увлекательным чтением, хотя и отдавали патологией. После не­скольких первых страниц он перестал упоминать о «раке сознания» и углубился в анализ истории куль­туры за последние двести лет. Аргументация была веской, стиль блестящим, — мне то и дело вспомина­лись наши долгие беседы в Упсале.

Наступил полдень, а я все еще читал. А к часу дня я понял, что мне в руки попало нечто такое, чего я не забуду до конца своих дней. Пусть это и бред, но пугающе убедительный! Я хотел верить, что это бред, но чем дальше я читал, тем сильнее меня одолевали сомнения. Все это так на меня подейство­вало, что я вопреки многолетней привычке выпил за обедом бутылку шампанского, а из еды лишь отку­сил кусочек бутерброда с индейкой. И несмотря на шампанское, я чувствовал себя совершенно трезвым и все более подавленным.

К вечеру я уже был в состоянии охватить всю развернувшуюся передо мной колоссальную и кош­марную картину, и у меня появилось ощущение, что мой мозг вот-вот лопнет. Если Карел Вейсман был не сумасшедший, то человечеству угрожает такая опасность, с какой оно не сталкивалось за все время своего существования.

Объяснить в подробностях, как Карел Вейсман пришел к своей «философии истории», разу­меется, невозможно. Это был итог всей его жизни. Однако я могу по крайней мере изложить основные выводы, к которым он пришел в своих «Размышле­ниях на исторические темы».

Самое замечательное свойство человечества, го­ворит Вейсман, состоит в его способности к самооб­новлению, к самотворению. Простейший пример — то самообновление, которое происходит, когда чело­век спит. Усталый человек — это человек, уже по­павший под власть смерти и безумия. Одна из самых поразительных теорий Вейсмана отождествляет бе­зумие со сном. Человек в здравом уме — это человек бодрствующий. По мере того, как накапливается ус­талость, он теряет способность подниматься над сновидениями и галлюцинациями, и жизнь мало-помалу начинает превращаться в хаос.

Вейсман доказывает, что примерами такой спо­собности к самотворению, или самообновлению, изобилует история Европы начиная с Возрождения и кончая XVIII веком. В это время жизнь человече­ства полна жестокостей и ужасов, однако человек все же умудряется преодолевать их с такой же лег­костью, с какой усталый ребенок во сне избавляется от всяких следов утомления. Елизаветинский пери­од в Англии обычно считается золотым веком и рас-цветом творчества, но всякий, кто знакомится с ним поближе, не может не ужаснуться его грубости и бес­сердечию. Людей подвергают пыткам и сжигают заживо; у евреев отрезают уши; детей забивают до смерти или позволяют им умирать в грязнейших трущобах. И все же оптимизм человека и его способ­ность к самообновлению в этот период столь велики, что весь окружающий хаос лишь стимулирует его на новые и новые усилия. Одна великая эпоха следует за другой: век Леонардо, век Рабле, век Чосера, век Шекспира, век Ньютона, век Джонсона, век Моцар­та... В те времена никому не приходило в голову усомниться, что человек — бог, которому под силу преодолеть любое препятствие.