|
— Чем интересовались? — настороженно спросил Серпилин. — Твоим самочувствием. Я сам только сегодня от них узнал о твоей беде. Ты же мне не сказал. В словах Захарова была обида. Пожалуй, при их хороших отношениях справедливая. А не сказал ему Серпилин потому, что — если до конца откровенно — слишком многое пришлось бы объяснять. Значит, сейчас задержал из-за этого! А сначала показалось — хочет спросить совсем про другое… — Что тебе ответить на это, Константин Прокофьевич? Что раньше не поделился, извини. Если бы вообще кому-то сказал, тебе первому. — Серпилин расстегнул карман гимнастерки и вынул письмо. — На, прочти. Что другая фамилия, не удивляйся, он не мою фамилию носил. — И, уже говоря это, по глазам Захарова понял, что тот не удивляется и про другую фамилию знает сам. Захаров медленно прочел письмо, сложил и отдал Серпилину. — Что же не сказал, Федор Федорович? Неужели одному об этом легче думать? — Случай, как говорится, особый. — Серпилин горько усмехнулся. — Сначала ты мне ответь, что знаешь и чего не знаешь. — Видимо, все знаю, — сказал Захаров. — Откуда? — А твой кореш, Иван Алексеич, когда был здесь у нас, рассказал мне об этом деле. — Зачем и для чего? — сердито спросил Серпилин, считавший, что Иван Алексеевич на этот раз позволил себе сверх того, на что имел право. — Имелось в виду впоследствии перевести твоего сына к нам в армию на соответствующую должность. — Без меня, что ли? — по-прежнему сердито спросил Серпилин. — Не без тебя, а с тобой. Думали, что, когда бои кончатся, начнем пополняться, поговорим по душам… — А цель какая? — Хотели помирить тебя с сыном. Считали, что и тебе было бы легче и ему. — Меня с ним уже война помирила. — Серпилин встал и заходил по комнате. — Сядь, успокойся. — Захаров предвидел, что разговор будет тяжелый, но избежать его не мог. Звонок из штаба фронта, вдруг сегодня, среди дня, среди всего, что происходило, был один из тех, которые просто так не бывают. Захаров был достаточно опытен в таких делах, чтобы знать — звонок не в штабе фронта придумали, за ним что-то стояло, неизвестно, худое или доброе для Серпилина, судя по звонку, скорей доброе, а хотя черт его разберет в таких случаях. Он сидел и ждал, что скажет ходивший по комнате Серпилин. Но Серпилин еще долго ходил и молчал, потом остановился и сказал хриплым голосом: — Что заставил его воевать, все равно прав, а остальное не в моей власти. — 486 —
|