Короткий разговор, несколько минут общения вызвали у меня глубокую симпатию к этому командиру. Я еще не ведал о том, что придется долго воевать под командованием Ибрагима Магометовича Дзусова. Рано утром ушел в воздух. На моем самолете не действовали тормоза. Я учел это при посадке. На работающем моторе приземлился в самом начале полосы. На пробеге бросал самолет зигзагами. Едва остановил его в самом конце летного поля, чуть не упершись винтом в препятствие. Рулю к стоянке и вижу левее летного поля разбитый МиГ-3. Я сразу же узнал в нем самолет нашего полка. Камуфляжная окраска на нем была особая. Этот «миг» называли «зеброй». «Кто-то из наших летчиков…», – подумал я с тревогой. На стоянке подошел к техникам: – Кто разбился? – Супрун… После взлета на наборе отказал мотор. При развороте самолет сорвался в штопор. Супрун погиб. А сидящий за бронеспинкой инженер Копылов отделался ушибами, – поведали мне трагедию техники. Я стоял какое-то мгновение молча, потрясенный гибелью замечательного летчика. Провоевал почти год, сбил полдесятка вражеских самолетов. До слез обидно, когда боевые друзья гибнут в катастрофе. – Когда это случилось? – Сегодня утром. Похороны намечены вечером, – сообщил А. Камоса. – Похороны надо отложить на завтра. Прибудет весь полк, и похороним его торжественно. Займись этим вопросом, – попросил я Камосу и приказал Чувашкину все сделать, но сдать «миг» здесь. Разбитый самолет, гибель Супруна – все это крепко подействовало на меня. «Тащусь я на этой развалине. Тормозов нет, все на пределе. Запросто могу повторить печальную историю друга», – подумал я. Решил не испытывать дальше свою судьбу в предгорьях Кавказа. Простился с Супруном в морге. Долго потом сидел на скамейке, не мог прийти в себя. Вечером направился в летную столовую на ужин. Там увидел наших летчиков. Те сидели молча, меня не заметили. Подошел. – Вы что такие подавленные? – А мы, Саша, устроили поминки по Супруну, – ответил Камоса. – Плохо. Степану этим не поможешь. Завтра его похороним, как и положено, с почестями. – По приказанию Воронцова уже похоронили Степана. – Я же просил подождать до прибытия всего полка… – Спроси об этом Воронцова. Вон он сидит, – указал Камоса на столик в углу столовой. Подойдя к Воронцову, не сдержал возмущения. Душу жгла обида. Конечно, Супрун заслужил, чтобы весь полк проводил его в последний путь. Утром прибыл наземный эшелон. Личный состав нашей части возложил букеты цветов на могилу Супруна. В тот день и позднее, когда прошла свежая боль утраты, не раз думал о решении Воронцова. Наверное, он боялся, что похороны выбьют летчиков из колеи, повлияют на настрой. Глубокая ошибка. В годы войны мы теряли боевых друзей. Гибли боевые летчики и в жарких схватках, и под бомбежками, и в катастрофах. Это боевые потери. И все мы относились к этому с пониманием, знали – жизнь отдана в борьбе за победу. Воздавая дань погибшим, летчики сохраняли в памяти друзей, мстили за них. Мысленно они были с нами, умножая нашу силу, наши боевые возможности. — 171 —
|