Но бывало и так: и населенный пункт как нанесен на карту, так и есть в действительности, и, по донесению соседа, еще вчера вечером взят. А ты утром к нему выходишь — он опять у немцев. Не обошлось и без выговоров. Туманян один раз по телефону кричал: — Если к двадцати часам задачу не выполнишь, ты уже не Ильин! — А кто же я? — огрызнулся Ильин, считавший, что с ним поступают неправильно. Сами там, в дивизии, проволынили с принятием решения, а теперь не дают ему времени подготовиться… — Не стану говорить, кто ты, но раз отказываешься наступать, — значит, ты уже не Ильин! — кричал в телефон Туманян, который вообще редко кричал. А иногда так быстро продвигались, что в дивизии и в корпусе, глядя на карту, глазам не верили. Проверяли по телефону: — Разверни карту. — Развернул. — Где находишься? — Вот здесь нахожусь. — Не может быть! С таким недоверием можно и примириться! Все бывало за эти дни, не было только одного — маломальского отдыха, в котором, несмотря на свою молодость и привычку, Ильин все же испытывал необходимость. Вчера вечером, впервые за время операции, полку не поставили активной наступательной задачи. Уточнили достигнутые рубежи и приказали использовать ночь для приведения себя в порядок и отдыха. Что просто решили дать отдых, Ильин не допускал. Объяснял другим: немецкий котел так сузили, что при дальнейшем, тем более ночном, наступлении наши сблизившиеся между собой части могут нанести потери самим себе. Получив приказание использовать остановку для отдыха, Ильин весь вечер и половину ночи работал в поте лица над тем, чтобы отдых не принес несчастья. Всем и каждому хотелось и выспаться и отдохнуть, но все на всех полагаться не могут, надо знать: когда, кто и на кого! И только к середине ночи, возвратясь на командный пункт, где в палатке был приготовлен сенник со свежим сеном, Ильин, даже не поев, повалился и заснул, велев разбудить себя в семь ровно. А если позвонят до этого — докладывать, что командир полка спит и приказал без крайней нужды не будить. Проснулся Ильин сам за полчаса до того, как его должны, были разбудить. Человеку, когда он чрезмерно устал, кажется, что проспит невесть сколько и никакая сила его не разбудит. А выходит, нет. Ильин завел часы и с удивлением посмотрел на свои босые ноги. Он хорошо помнил, как хотел разуться и стащить гимнастерку, но повалился, так и не найдя сил это сделать. А теперь выходило, что спал в трусах и нательной рубахе. Значит, кто-то пожалел его, раздел. А он и не почувствовал. — 409 —
|