|
Неохотно встал с печи Емеля да и побрел к проруби. И попалась ему щука. Емеля обрадовался: то-то уха будет! А щука взмолилась человечьим голосом — отпусти меня, Емеля… Чего только не пожелаешь, стоит сказать: «По щучьему велению, по моему хотению!» — все тут же и исполнится. — Не, — говорит Емеля, — ухи хочу. Насилу уговорила его щука, присоветовала сказать «Ступайте, ведра, домой сами». Отпустил ее Емеля да так и сделал. Ведра и пошли — ни капли воды даже не расплескалось. Невестки смотрят, удивляются. Пришел Емеля да и улегся на печь. Тут невестки к нему опять приставать стали: поезжай хоть в лес да дров наруби — топить печь нечем. Взял Емеля два топора, вышел во двор, уселся в сани и говорит: — По щучьему велению, по моему хотению, катитесь, сани, в лес! Помчались сани прямиком в лес, и много народу Емеля помял-попужал по пути. А на обратном пути его уж и народ караулит, бока намять грозится. Видит Емеля такое дело и говорит: — По щучьему велению, по моему хотению, ну-ка, дубинка, похлопочи-ка! — А дубинка знай себе старается. Приехал Емеля домой и снова на печь. Слух же о беспорядках дошел до царя — вот царь и отправил гонца с наказом призвать Емелю во дворец. Зачитал гонец царев указ, а Емеля и говорит: — Неохота мне. Тогда царь послал своего первого министра — хитрющего-прехитрющего. Министр накупил пряников печатных, захватил с собой рубаху красную, пришел и говорит: — Царь-батюшка посылает тебе гостинцы и хочет видеть тебя, Емелюшка, во дворце. Согласился Емеля: — По щучьему велению, по моему хотению, поезжай, печь, во царев дворец! Печь и поехала. Люди пуще прежнего дивятся, да уж выходить из домов опасаются… Так и въехал Емеля в царевы палаты, не слезая с печи. Приглянулся он царевне, та и попросила батюшку повенчать их. Рассердился царь, что дочка выбрала в мужья дурака, велел посадить обоих в бочку, бочку засмолить и пустить в синее море. Так и сделали. Долго ли, коротко ли плыла бочка, царевна не выдержала и стала мужа просить: «Сделай так, Емеля, чтобы нас на берег выбросило». Согласился Емеля, и по щучьему велению бочка причалила к берегу и растворилась. — Сделай уж и какую-нибудь избу. — По щучьему велению, по моему хотению, выстройся дворец роскошный с палатами белокаменными и лестницами золочеными — да прямо напротив царева дворца! Так и сталось. А как узнал царь, что во дворце живут Емеля с его дочкой, так и примирился с ними, и стали они жить-поживать да добра наживать». В этой удивительной сказке едва ли не каждый эпизод может служить иллюстрацией какого-нибудь даосского принципа. Ограничимся пока несколькими сопоставлениями. Емеля, безусловно, дурак, но дурак в том же смысле, в каком Лао-цзы соглашается быть волом, мерином и вообще кем угодно, коль скоро его так назвали. Ибо известно: не примешь названия — примешь беду, вернее, примешь от такого беду. Прозвище даоса оказывается индикатором для дающего прозвище, своеобразным «зеркалом для умных». Там, где Чжуан-цзы считается дураком, социум может смело выносить себе определенный приговор. Можно сконструировать соответствующее назидание, прямо вводящее нашу сказку в контекст даосского недеяния. Например, так: научиться глупости у дурака сможет любой дурак, перенять нечто умное от умных — вполне по силам среднему человеку, чтобы научиться у дурака чему-то умному, нужен недюжинный ум, но лишь следующий дао способен, пребывая глупцом, научить другого мудрости… — 117 —
|