|
Сила не создает власть. Комара можно убить, если есть сила, но нельзя его силой втянуть в поле власти. То есть нельзя его приручить. Собаке – приказывают, но кошку – просят. Но приказ и просьба обращены к тому, кто уже во власти, под гипнозом, и это делает возможным существование как приказа, так и просьбы. Пролетанты – прирученные комары. Они – новые дикие в лоне первобыта, мастера в деле поддельности. Имитанты. Подручность ручного бытия стала метафизикой границы власти. Но не все есть власть. Не всякое бытие ручное и не все оно в зоопарке прирученного бытия. Оно еще может быть спонтанным, обессиливая силу власти пролетантов. Быт – это чистая власть. Она держится рукой прирученных, то есть оседлыми. Быть в быту – значит быть уже прирученным в подлинной подручности бытия, то есть быть домашним. Первое прирученное существо есть человек. Новые дикие не люди – они кочевники. Они вне бытия. То есть дома бытия. Их распаляет пламя слова. Эпоха оседлого человечества прошла и стала прошлой. Этого не понял Хайдеггер, который тосковал по крестьянским башмакам. Эпоха прошла, но что-то от нее осталось. Например,, национальное государство. Или родина. Ведь что такое родина? Место, где ты родился, где живет твоя родня. Народ без родины засыхает в своем уродстве. Но все дикие не знают родины. Это Иваны, не помнящие родства. У них нет нации, нет дома отца, то есть нет отечества, того, что вырастает само по себе. Пролетанты конструктивны в сооружении.конструкций и деконструкций. Конструкция делается в горизонте поддельного. Сделанное не вечно, хотя оно и не умирает. Конструкция, как раковина, которую покинул моллюск, подлежит деструкции. Из костной конструкции убегает живое. Куда? В изначально живое, в порядочность быта бытия. Быт болен кочевниками. Но живое вечно, хотя оно и умирает. В больной быт ушла нация из скорлупы государства. За ней потянулась вера. На очереди демократия и свобода, которые готовы сбросить панцирь политики. Идет великое переселение душ от новых ди\ких к новым язычникам и далее – к буколике больного быта. Оседлые ушли. Теперь власть кочует от менее оседлых к еще -менее оседлым с их псевдобытом и партийной политикой. Партии пролетантов празднуют победу. Они, как гужевой транспорт, перевезли власть от оседлых к кочевникам. Но между человеком и обществом, нацией уже пролегла трещина, в пустоте которой зарождаются империи. Это будут империи пролетантов. Они определяют движение кочевых масс на видимых и невидимых мировых линиях истории. Суверенное право псевдоличности кочевника затеряется в этих просторах. И появятся новые орды кочевников, объединяемых идеей единения. Эта идея побеждала и будет побеждать политическую демократию и парламентаризм кочевников как самораскрытие потаенной сущности их власти. — 139 —
|