|
234 препарат, как ЛСД, по силе и яркости действия многократно превышающий все дотоле известные наркотики, не обеспечивает сам по себе нужного направления галлюцинаторных образов; на Западе существует специальная категория ЛСД-тренеров, ЛСД-терапевтов, которые пошагово руководят своими подопечными, принявшими препарат, и объясняют им смысл возникающих у них необычных состояний. Причем понятно, что сами эти состояния, будучи иллюзорными, отражают, точнее, конструируют и некий иллюзорный мир, отъединяя человека от мира реального, затмевая его собой. Очень показательна в этом плане история английского ученого О. Хаксли, который, страдая смертельным недугом, прибег к наркотикам и вскоре стал ярым сторонником и пропагандистом точки зрения, согласно которой психоделические средства способны вызывать мистические состояния примирения со смертью и обретения смысла жизни. Однако, по свидетельству Р. Зене-ра, за неделю до смерти, когда Хаксли казалось, что он достиг под влиянием ЛСД состояния вневременного блаженства, пришло разочарование. Он понял, что это было грандиозным заблуждением, полным непониманием того, что происходит в действительности. Вывод, к которому пришел Хаксли в результате этого осознания, таков: «Мы не должны пытаться жить вне мира, данного нам, мы должны как-то научиться трансформировать и переделывать его. Мы должны отыскать способ нахождения реальности без волшебной палочки и магических заклинаний. Надо искать способ бытия в этом мире, а не стремиться стать самим бытием» 8. Итак, возвращаясь к алкоголю, особое, часто сверхценное отношение пьющих людей к алкоголю не может быть понято лишь исходя из каких-либо особых, эйфо-ризирующих качеств этилового спирта, как то нередко представляется в психиатрической литературе, где психологическое пристрастие к вину, так называемая психическая зависимость, сводится к условно-рефлекторной связи между событием (выпивкой) и подкреплением (эйфорией). Человек ищет в вине значительно большего, чем состояние эйфории; принцип удовольствия слишком тривиален для объяснения столь распространенного и столь грозного по своим последствиям явления. Психологические причины здесь глубже: они кроются, во-первых, в тех возможностях (как уже говорилось, иллюзорных) удовлетворения желаний и разре- 235 шения конфликтов, которые дает состояние опьянения для длительно пьющего человека, научившегося разыгрывать, изживать в этом состоянии свои актуальные проблемы, и, во-вторых, в тех психологических и социальных условиях, которые толкают его на этот путь. Такой человек в состоянии опьянения может удовлетворить и свое честолюбие (похвальба пьяного), и обиду (пьяные слезы, угрозы и брань в адрес отсутствующего), и потребность в уважении (сакраментальное «ты меня уважаешь?»), и многое, многое другое. Вот почему, в частности, из крайности медицинского «психофармакологического» подхода, нередко напрямую соединяющего введение в организм этанола с появлением эйфории, нельзя впадать в другую, на этот раз «социологическую» крайность, также игнорирующую внутрипси-хологические опосредствования, сводя причины выпивки исключительно к зависимости от пагубных традиций, а пьющего рассматривая как пассивного и слабовольного исполнителя этих, часто тягостных для него самого традиций, действующего по принципу: «не хочу пить, мне это не нравится, но что делать — обстоятельства (традиции, давление других) заставляют».; И хотя подобные речи приходится часто слушать даже от явно выраженных пьяниц, не говоря уже о так называемых умеренно пьющих, далеко не всегда следует принимать их за чистую монету. С психологической точки зрения в подобных ответах проявляются нередко не столько мотивы выпивки, сколько ее мотивировка, приемлемое для окружающих и самого пьющего объяснение, оправдание, в котором он, пьющий, представляет себя как жертву неблагоприятных обстоятельств. Понятно, что в результате этого перекладывания ответственности сам пьющий получает возможность чувствовать себя вполне правым и чистым. — 193 —
|