Когда я снова стану маленьким

И грязной лапой меня по лицу.

Я замахнулся. Он сильный, этот Висьневский. Но я до того разозлился, что мне все равно — будь что будет. Дойди дело до драки, он бы здорово Получил.

А что сказал бы директор, если бы случайно проходил мимо? Конеч­но, что виноват я. Один раз уже попался, а теперь снова. Он меня запом­нил. Случись что, сразу вся вина на меня. Потому что я озорник. «Я тебя знаю. Это уже не в первый раз».

Когда я был учителем, я ведь тоже так говорил.

Но тут входит учительница: проверить, все ли вышли из класса.

— Выходите, ребята! Идите добегайте. А он, бессовестный, еще жалуется:

— Госпожа учительница, я хотел выйти, а он меня не пускает. Мне стало до того противно, хоть плюнь.

— Ну, идите, идите!

Он прищурил один глаз, скривил рот, широко расставил ноги и так, кривляясь, вышел из класса. Я за ним.

Во двор я не пошел. Жду, когда кончится перемена. Подходит Манек. Посмотрел на меня и говорит тихонько:

— Хочешь, пойдем поиграем? Я говорю:

— Нет.

Он ещё постоял, посмотрел, не захочу ли я с ним заговорить.

Этот — другое дело. Я ему говорю: так, мол, и так.

— Не знаю, простил или нет. Манек подумал.

— А ты узнай. Это он со злости сказал. Зайди в учительскую, спроси,— наверное, забыл уже.

А потом был урок рисования.

Учительница сказала, чтобы каждый рисовал что хочет: какой-нибудь листок, или зимний пейзаж, или еще что-нибудь.

Я беру карандаш. Что бы такое нарисовать?

А я рисовать никогда не учился. Когда был большим, тоже не очень-то умел. Вообще в мое время нехорошие были школы. Строгие, скучные. Ни­чего там не позволяли. Такое все было чужое, так было холодно и душно, что, когда мне потом снилась школа, я всегда просыпался в холодном поту. И всегда был счастлив, что это сон, а не правда.

— Ты еще не начинал? — спрашивает учительница.

— Думаю, с чего начать.

А у учительницы светлые волосы и добрая улыбка. Она посмотрела мне в глаза и говорит:

— Ну, думай, может быть, и придумаешь что-нибудь хорошее. И, сам не знаю почему, я сказал:

— Я нарисую школу — как раньше было.

— А ты откуда знаешь, как было раньше?

— Папа рассказывал. Пришлось мне солгать.

— Хорошо,— говорит учительница,— это будет очень интересно.

Я думаю:

«Выйдет или не выйдет? Ладно, ведь и другие мальчишки не такие уж великие художники».

Рисую я неважно, ну да ничего. Самое худшее — посмеются. Ну и пусть смеются...

Есть такие картины, которые из трех картин состоят: одна посредине, а две по бокам. Все они разные, но составляют одно целое. Такая кар­тина называется триптих.