|
Раньше мы с Гошкой называли Нюську «дочь наша Будур», а после второго дня рождения стали звать «дочь наша Небудур», потому что «не буду!» ребенок стал говорить почти всегда. Ладно бы еще со спокойной интонацией. Так она сходу брала скандально–повизгивающие нотки и вне зависимости от родительской реакции (скажем, конструктивного объяснения, почему все-таки, описавшись на улице в марте, лучше пойти домой) моментально переходила к истерике. Причем начиналось это всегда на ровном месте и создавало ощущение, что ни предотвратить, ни предугадать начало очередного концерта невозможно. Нюся могла быть вполне милым ребенком, но стоило предложить погулять, как она, кривя рот, возмущалась «До ма!» — а на реплику «Ладно, останемся дома», — требовала немедленного «Гая ть!» Продолжаться такая дискуссия могла около часа, совершенно безрезультатно, изматывая неопределенностью обе стороны. Я не понимала, чего же она все-таки хочет, и бесилась, и она не понимала, чего же на самом деле хочет, и страдала. Наташка жаловалась, что Юраша тоже стал совершенно невыносим, хотя на площадке я этого не замечала. «Это у них terrible two, — уверенно заявила подруга по телефону, когда я пожаловалась на очередное выяснение отношений с Нюсей. — Кризис двух лет. Я вчера полночи англоязычный Интернет на эту тему читала». Я хорошо помнила институтский курс возрастной психологии. Кризисов психологи открыли немало: новорожденный, год, три, семь, подростковый и т.д., но о двух годах нигде не упоминалось! Когда я позвонила за разъяснениями Светке, как самому доступному из психологов, она долго и путано объясняла про возрастные новообразования, размытые сроки и то, что кризис года может сдвинуться на два, или кризис трех лет начаться раньше времени… Светка сказала, что и сама не раз сталкивалась с детьми, у которых в возрасте двух лет, особенно в связи с резким появлением развернутой фразовой речи, наблюдались явления, очень похожие на то, что я описываю. Причем, кризис года и кризис трех лет проходили у этих детей в положенное время. Потом она процитировала каких-то психоаналитиков, выделявших именно в двухлетнем возрасте кризис воссоединения, описывая его так: «Принятие ребенком своей эмоциональной отдельности, развенчание иллюзии всемогущества — болезненный процесс, часто сопровождаемый драматической борьбой с матерью». О да, борьба с матерью у нас была налицо, и еще какая. Причем мать находилась в далеко не лучшей эмоциональной форме и сама была не прочь с кем-нибудь побороться. В голове при этом вертелось: «Докатилась! А еще педагог!» Спасибо окружающим, они не озвучивали этот упрек, а то я… в общем, подала бы дочери далеко не лучший пример поведения в конфликтной ситуации. — 58 —
|