|
Генерал поспешно закончил свою речь, очевидно не желая заставлять новоиспеченного майора Грея искать слова благодарности. Однако, когда оба подали друг другу руки на прощание, их глаза встретились — и они поняли друг друга: и тот, и другой думали о судьбе Англии. Итак, Сирил отправился в Париж, где его ожидали двое пока не знакомых ему людей. Победа изменила облик тыла. Беженцев больше не было, беспорядка тоже. По дорогам все еще тянулись обозы, но ощущение победы озаряло все вокруг, точно луч солнца на очистившемся от туч небосводе. Да и сами обозы, казалось, дышали уверенностью. Все было новое — винтовки, повозки, кони. Свежие полки весело шагали на фронт, распевая песни. Их бодрость и хорошее настроение были так сильны, что они передались и Сирилу. Ему повстречался полк алжирских стрелков, которых переводили на другой участок фронта — каждый стрелок был увешан трофеями, собранными па поле великой битвы. Сирилу захотелось обнять их — так велико было его восхищение этими дикарями, истинными воинами, не испорченными цивилизацией. Это была сама жизнь, одолевшая смертельную опасность, и сердце Сирила преисполнилось такой радости, что в глотке у него сама собой зарождалась песня. Прошло немного времени, и сердце его вновь учащенно забилось, тронутое на сей раз ужасной картиной. Воткнутое в край рва, у дороги торчало копье спаги, на котором висел большой плакат с грубо выведенными буквами: ESPION'. Движимый фатальным любопытством, Сирил подъехал поближе, спугнув одичавших собак, пожиравших что-то у основания этого мрачного надгробия. Там лежал непогребенный труп с вонзенной в брюхо саблей; язык был вырезан. С первого взгляда было ясно, что это дело рук алжирцев — отрядов, потерявших из-за германских шпионов треть своего состава. Труп был основательно изуродован, однако Сирил все-таки узнал его: это был Дуглас. И тут Сирил Грей совершил странный поступок, на который уже много лет не считал себя способным: он зарыдал. — Да, теперь я знаю! — бормотал он. — Саймон Ифф прав. Только Дао! Я должен идти этим путем — путем того, кто движется вперед, отступая. Утром следующего дня он явился на рапорт к представителям британских властей в Париже; одним из них был лорд Энтони Боулинг, который и представил его президенту и главнокомандующему. На банкет он явился уже кавалером ордена Почетного легиона и сидел за столом при всех регалиях. Однако настроение у него было неважное: воспоминания об изуродованном трупе на обочине не покидали его. Не досидев до конца банкета, он извинился и покинул президентский дворец. — 201 —
|