|
—А, это та, которая некоторое время назад выступала в Америке, — вспомнила девушка, — но я думала, что это всего лишь очередная утка газет Херста. —Херст — это американский Нортклифф, — заметил в ответ Сирил, мельком взглянув на пашу, и добавил, не дрогнув ни единым мускулом: — Разницы между ними нет никакой. —Боюсь, что я не знаю, кто такой Нортклифф, — пожал плечами Акбар. —О, Нортклифф — это Хармсворт, — ответил Сирил таким тоном, как говорят с несмышленым ребенком. —А кто такой Хармсворт? — спросил турок. Молодой маг ответил безразлично: —Никто. —Никто? — удивился Акбар. — Как это понимать? Сирил печально покачал головой: —Его просто не существует. Акбар-паша широко раскрыл глаза, точно увидев призрак. Это был один из излюбленных фокусов Грея. Сначала он, неторопливо рассказывая что-то чрезвычайно серьезным тоном, завоевывал доверие собеседника, а потом при помощи нескольких изощренно-параноических замечаний доводил его до умопомрачения, не без удовольствия наблюдая за мучительными попытками его разума разобраться во всем этом. Невинный диалог оборачивался кошмаром. Не исключено, что именно в этом Сирил видел главную цель любой беседы. Он продолжал по-прежнему серьезным тоном, со слегка преувеличенной улыбкой: —Это всего лишь подтверждение известного положения метафизики, столь блестяще сформулированного Шеллингом в его философии относительного, в котором я бы в данном случае особо выделил мысль о том, что восприятие объективного как реальности подразумевает представление об индивиде как о некоей tabula rasa, и в этом западное учение об Абсолюте целиком сходно с буддийской доктриной Сакьядитхи. Если не верите, то прочтите Вагасанъи-самхиту в «Упанишадах». И он обернулся к Лизе с видом человека, наконец-то сумевшего всем все объяснить. —Так что вы были правы, защищая Евзапию Паллади но. Думаю, мы навестим ее, когда приедем в Неаполь. —Судя по всему, моя поездка в Неаполь — дело уже решенное? —Решаю не я, решает учитель. Он вам все объяснит — постепенно. А пока нам придется проверить эту даму на предмет скрытых волосков — и трудное же это будет де дело, вы только взгляните на ее черную гриву! —Вы циник и язва, я вас ненавижу. —Любишь меня, люби и мою собаку. Тут Саймон Ифф решительным жестом вмешался в разговор и сам повел его. Сирил же неожиданно наклонился к Лизе и сказал негромко: —«Сойдите же, о Мод, со мною в сад: уходит ночь, пора летучей мыши». Он взял ее пол руку, и они вышли. После долгого поцелуя, по-прежнему возбуждавшего каждый нерв в их телах, он обнял ее своими длинными руками и произнес: — 18 —
|