Учение об уголовных доказательствах

Мы, конечно, привели только некоторые из немецких юридических пословиц, касающихся доказательств, но и тех совершенно достаточно, чтобы показать, что пословицы эти нисколько не уступают правилам формальной теории доказательств ни в верности, ни в точности выражений(20). Никто не усомнится, что подобные пословицы плод вековых наблюдений; но можно ли их облечь в форму закона, поможет ли это суду? Превращая приблизительное обобщение в закон, мы придаем ему такую силу, какой он в действительности не имеет, так как он всегда допускает массу исключений. Так, самое верное, по-видимому, положение формальной теории, что согласие свидетелей доказывает правдивость их показаний, не может быть возведено в обязательное положение, ибо такое согласие может быть последствием стачки, подкупа и других подобных причин. Отчетливое, определенное, данное в надлежащем судебном месте сознание подсудимого, совершенно согласное с обстоятельствами дела, может быть и ложно. Подтвержденные необходимым числом свидетелей улики, взаимно одна другую поддерживающие, могут быть плодом ловко подготовленной интриги. Нет надобности здесь вычислять возможные исключения из приблизительных обобщений о силе доказательств. Мы охотно признаем, что правила о силе доказательств должны служить вспомогательным материалом для судьи; признаем, что подобные правила могут предостерегать; но не можем не повторить здесь, что единственное мерило достоверности в делах уголовных свободное убеждение судьи, лично выслушавшего все доказательства. Говоря о недостатках формальной теории доказательств, нельзя не вспомнить, что даже в тех законодательствах, где она выработана была самым удачным и искусным образом, ее положения тем не менее отличались отрывочностью и неполнотою. Это совершенно понятно. Вполне удовлетворительное вычисление правил, которыми должен руководиться судья при исследовании фактической достоверности, должно было бы представлять, во-первых, изложение основных начал логики и, во-вторых, старательное, исчерпывающее вычисление условий достоверности различных видов доказательств. Постепенно правила о доказательствах превратились бы в учебник, изданный законодателем для исполнения по всем параграфам. Не говоря уже о том, что идеальная полнота никогда не была бы достигнута, она нисколько не помогла бы делу, никакая обстоятельность формальной теории доказательств не обеспечит истины. Что уместно и полезно в учебнике, то бесполезно, а иногда даже вредно в Кодексе. Верность положения: "omnis definitio periculosa est" нигде не высказывается так ярко, как в правилах о доказательствах. Это понимают отлично в английской и американской судебной практике. Положения, совершенно уместные в ученом трактате, почитаются опасными в наставлении судьи (charge) для присяжных. В одном деле в Америке присяжным дано было следующее наставление: "Разумным сомнением называется такое состояние, когда по обсуждении и сравнении всех доказательств, присяжные не получают прочного (abiding) убеждения, достигающего нравственной достоверности в том, что обвинение справедливо. Cомнение не должно быть инстинктивное, смутное. Безусловная достоверность в суде редко достигается и никогда не требуется. Если доказательства, представленные на суде, таковы, что благоразумный человек действовал бы на их основании, в особенных своих делах величайшей важности, значит в деле не остается разумного сомнения по смыслу закона"(21). Высший суд нашел, что последняя фраза в наставлении ошибочна, так как разумное сомнение может все-таки оставаться, хотя бы доказательства были настолько сильны, что благоразумный человек решается на их основании действовать в своих собственных делах высочайшей важности. В наставлении судьи не было ничего неправильного, признак, им данный, совершенно верен, но сентенция его могла быть не правильно понята присяжными. Насколько опасны определения о силе доказательств, видно, между прочим, из того, что в английской и американской практике не установилось до сих пор определения таких, например, общих понятий, как "разумное сомнение" (reasonable doubt). В одном деле судья так определил разумное сомнение: "Разумное сомнение в виновности подсудимого есть такое состояние, когда по обсуждении и сравнении всех доказательств присяжные не чувствуют, чтобы они имели прочное убеждение, восходящее до нравственной достоверности, в том, что обвинение верно (they cannot say, they feel an abiding conviction to a moral certainty of the truth of the charge). По делу Вебстера судьею дано было такое определение разумного сомнения: "То, что есть только возможность, предположение или догадка, не есть разумное сомнение. Сомнение, которое должно удержать присяжных от осуждения, есть то, которое вытекает на известных основаниях из доказательств, рассмотренных перед присяжными". (Proffat, Trial by jury, _ 332). В одном деле высший суд нашел, что гораздо целесообразнее в наставлении присяжных употреблять термин "разумное сомнение", чем выражение "нравственная достоверность". Вместе с тем суд признал, что давать определения термина "разумное сомнение" не следует. Cуд при этом заметил: "Все подобные определения, в лучшем случае (to say the best for them), небезопасны, слишком смелы, гораздо больше запутывают и сбивают присяжных, чем помогают им, и могут привести к осуждению там, где должно быть оправдание, и обратно". Как же должна быть опасна целая теория доказательств, составляющая закон, обязательный для судьи! Лекция по логике, превращенная в прямое или косвенное повеление убеждаться или не убеждаться на основании отрывочных и смелых правил! Как, например, смело употребляет Австрийский кодекс 1853 г. слово "вероятность", нисколько не заботясь об определении такого шаткого термина! В ст. 135 136 два раза употреблено слово "Wahrscheinlichkeit", как будто это слово имеет одинаковое и определенное значение в глазах каждого судьи! Как будто уголовно-судебная достоверность обыкновенно не есть только высокая степень вероятности!