Собственно говоря, нам ещё повезло. В пятидесятых арестантов под конвоем выводили оправиться два раза в день - по полчаса утром и вечером. Бегом, под ударами конвоиров, под лай овчарок. Позже, где-то в семидесятых, появились выносные параши. Затем канализацию провели во все камеры. Когда оглядываешься на тюремную жизнь, то видишь в прошлом отравленную пустоту, спрессованную в закоулках памяти в несколько ярких мгновений. Это как смерть наяву, где глубоко внутри тлеет и вспыхивает время от времени пламя. Интересно, как там на воле? Наверняка всё бурлит, и каждое мгновение наполнено движением, а значит, жизнью. Мир изменяется, тюрьма - неизменна, подобно гниющему, затхлому болоту, невесть откуда взявшемуся в цветущем лесу. Кому-то приходит на ум сравнение с безлюдным островом, мне же - с бетонным гробом, переполненным пауками, жадно пожирающими друг друга. И отношение к нам со стороны свободных среднестатистических граждан такое же, как к заживо погребенным отбросам общества, застрявшим на полдороге между жизнью и смертью. М-да... Угораздило влипнуть. 1997 год оказался на редкость бурным и колоритным со всех точек зрения. Ни один другой год не врезался в мою память настолько остро и ярко. Я стоял у египетских пирамид и бродил по извилистым улочкам ночного Каира. У моих ног о прибрежные камни Кипра разбивались волны Средиземного моря, там, где, по преданию, родилась Афродита. Я молил Бога дать счастье всем тем, кого люблю и кем любим, в храме Гроба Господа, сидел в тени Гефсиманского сада, наблюдая, как раскаленные лучи-стрелы падают на город Давида из глубин бездонных Небес. Я поднимался по камням величественного Акрополя, парящего над размеренной жизнью Эллады, и развалинам храма Солнца в Дельфах, возле которого проповедовал Пифагор. Страны и города, насыщенные событиями и людьми, сменяли друг друга, как в сказочном калейдоскопе. И в завершение года - тюремная камера и глухая изоляция от внешнего мира. Не для того ли, чтобы осмыслить пройденный путь, задуматься, взвесить?.. В некотором смысле, мне и здесь повезло. Меня поместили в одну из тех камер, с которых начиналась тюрьма, в корпусе, построенном во второй половине девятнадцатого века. Так что сижу я не где-нибудь, а в памятнике архитектуры. Немногое здесь изменилось за последние сто с лишним лет. Пробили дырку в полу, подвели холодную воду и вкрутили розетку - вот и все перемены. Подумать только - сколько страданий, боли и крови впитали в себя эти стены, построенные на века! Сколько здесь растоптано судеб! Я закрываю глаза и вижу, как кровь течет по полу, густея возле стола. — 47 —
|