|
К счастью для подследственных, в Лукьяновской тюрьме приходится иметь дело не с профессионально подготовленными провокаторами, а, если можно так выразиться, - с дилетантами, натасканными на скорую руку, использующими самые примитивные, стандартные, а потому легко просчитываемые схемы, и произносящими обычно одни и те же заученные фразы. Провокаторы - очень любопытные люди. Они во всё лезут, им до всего есть дело. Именно провокаторы чаще всего спрашивают, кто ты по жизни - мужик или пацан, поддерживаешь или нет воровскую жизнь и прочее, прочее, прочее... Мол, хотим знать, с кем имеем дело (словно со стороны не видно, кто кем является) и как к тебе относиться. Когда начинаешь анализировать все эти вопросы в совокупности, а не отдельно друг от друга, вдруг начинаешь понимать - это как раз то, что хотели узнать у тебя мусора. Между тем подобные вопросы совершенно неуместны в следственной хате. (Конечно же, если ты на свободу выходить не собираешься и планируешь остаток жизни провести за решеткой, то кричи во всю глотку, что ты блатной, поддерживаешь воровское движение, мечтаешь стать вором в законе и героически подохнуть с пулей в затылке). Любое неосторожное слово в преддверии суда может привести к непоправимым последствиям. Что же касается ответов на вопросы не в меру любопытных сокамерников, то пока ты не осужден, они могут быть только такими: мы все невиновны, мы все случайно попали в тюрьму, никто из нас ни о чем понятия не имеет. Кто есть кто, разберемся позже, в лагере, после вынесения приговора. Конечно, каждый арестант по-своему реагирует на заданные ему вопросы о смысле тюремного бытия. Те, кто в сознанке, обычно охотно вступают в беседу. Другие, изображающие из себя невинных овечек, сразу замыкаются в себе и уходят от прямого ответа. Когда я пишу эти строки, в памяти всплывает не обезображенная интеллектом физиономия бледного пассажира лет сорока двух, с которым я провел в одной камере около трех месяцев. Не знаю, как он воспринимал меня, но лично я считал его непробиваемым идиотом. Бледнолицый вел себя так, что ни у кого не было ни малейшего желания что-либо выпытывать у него. Все понимали, что сие безнадежно - дурак дураком, хорошо хоть не буйный. В день, когда камеру разбросали, мы стояли в тюремном коридоре в ожидании попкаря, зная, что наверняка попадем в разные хаты, а там одному Богу известно - свидимся ли когда-нибудь ещё или нет. Мы сидели на скатках и разговаривали. Сказать, что я был поражен - всё равно, что не сказать ничего. Я уже и не помню, когда встречал такого умного и проницательного человека, обладавшего, к тому же, феноменальной памятью. Ходячая энциклопедия да и только. Как я мог раньше не догадаться, что тупое выражение лица было всего-навсего маской, а манера поведения внутри камеры - не более, чем умелой игрой? — 118 —
|