|
Собирая мысли тех, кто об этом думал, приходишь к выводу, что эта тяга либеральной интеллигенции к преступному типу — результат прививки западных идей на дерево русского духа, уродливый гибрид. Ницше говорил ужасные вещи, а расцвели они в голове наших интеллигентов. И когда наступил хаос революции, это проявилось в полной мере. Философ С.Франк с болью писал об этой странной болезни либеральной интеллигенции, которая оказалась «в духовном родстве с грабителями, корыстными убийцами и хулиганами», что «этот факт с логической последовательностью обусловлен самим содержанием интеллигентской веры, именно ее нигилизмом: и это необходимо признать открыто, без злорадства, но с глубочайшей скорбью». Тот вал преступности, который накатил на города после Февраля 1917 г. (Временное правительство освободило всех уголовников и одновременно ликвидировало полицию), удалось погасить только массовой рабочей милиции, а потом и ВЧК. Не за это ли так ненавистны были советские правоохранительные органы? То же самое, что у нигилистов начала ХХ века мы видели в среде наших нигилистов конца века, антисоветчиков‑шестидесятников. Особенностью симбиоза власти и художественной интеллигенции в перестройке и реформе стало включение в их этическую базу элементов преступной морали — в прямом смысле. Какие песни сделали В.Высоцкого кумиром интеллигенции? Те, которые подняли на пьедестал вора и убийцу. Преступник стал положительным лирическим героем в поэзии! Высоцкий, конечно, не знал, какой удар он наносил по обществу, он не резал людей, он «только дал язык» — таков был социальный заказ элиты культурного слоя. Как бы мы ни любили самого Высоцкого, этого нельзя не признать. А ведь эта элита оказалась не только в «духовном родстве» с грабителями. Порой инженеры человеческих душ выпивали и закусывали на ворованные, а то и окровавленные деньги. И даже сегодня, вместо того чтобы ужаснуться плодам своих «шалостей», они говорят о них не только без угрызений совести, но с удовлетворением. Вот писатель Артур Макаров вспоминает в книге о Высоцком: «К нам, на Каретный, приходили разные люди. Бывали и из „отсидки“… Они тоже почитали за честь сидеть с нами за одним столом. Ну, например, Яша Ястреб! Никогда не забуду… Я иду в институт (я тогда учился в Литературном), иду со своей женой. Встречаем Яшу. Он говорит: „Пойдем в шашлычную, посидим“. Я замялся, а он понял, что у меня нет денег… „А‑а, ерунда!“ — и вот так задирает рукав пиджака. А у него от запястья до локтей на обеих руках часы!.. Так что не просто „блатные веянья“, а мы жили в этом времени. Практически все владели жаргоном — „ботали по фене“, многие тогда даже одевались под блатных». Тут же гордится А.Макаров: «Меня исключали с первого курса Литературного за „антисоветскую деятельность“ вместе с Бэлой Ахмадулиной». — 214 —
|