|
Путешественник встретит и бедные города, населенные остатками белых европейцев, теперь тоже весьма и весьма небогатых. Тут будут места под властью уголовных банд и территории власти бритоголовых. Он увидит заброшенные шахты, поросшие деревьями и бурьяном, запустевшие шахтерские городки. Он увидит депрессивные регионы, столь знакомые ему по Россиянии 1990‑х годов. Встретятся ему и относительно благополучные общины, сумевшие вписаться в глобальный рынок. Но, отъехав всего на десяток километров, наблюдатель попадет в бывший промышленный район, поразится картинам мертвых фабрик и заводов. А после он въедет в уцелевший мегаполис, где еще есть средний класс, а муниципалитет как‑то ухитряется поддерживать порядок. * * * Наверное, бывший западный мир станет созвездием процветающих общин, окруженных миром нищеты, но связанных между собой информационно‑финансовыми сетями и линиями скоростных транспортных коммуникаций. С одной стороны, такими «островами благополучия» станут поселения богатых, торгово‑денежные центры и технополисы, с другой — общины вокруг морских и воздушных гаваней, где сложатся и центры компактных сверхэффективных производств. Тут же расположатся нефтебазы и новейшие производства по переработке углеводородов. С третьей — «верхний мир» образуют центры удовольствий и пороков, с четвертой — курорты морские и горнолыжные. Наверное, в особые острова благополучия выделятся центры подготовки элиты, университеты, которые превратятся в подобия крупных средневековых монастырей, со своими деловыми сетями и производствами, бизнес‑инкубаторами и технопарками, электростанциями и клиниками. В общем, получится что‑то вроде того университета, который описан в нашумевшем романе «Пурпурные реки». Этот «верхний мир» будет интернациональным по образу и подобию класса феодалов в классическом Средневековье, когда не было патриотизма в понимании XX века и когда рыцари из Испании, Франции и Германии, например, ощущали себя какой‑то особой расой господ (пусть и разноязычной), и эта раса была для них бесконечно далекой от подлого люда, черни, ремесленников и крестьян. В Средние века французский феодал ощущал себя стократ ближе к английскому аристократу, нежели к немытому Жаку‑земледельцу, хотя последний и говорил на одном с рыцарем языке. В мире глобализации аналогом средневековых феодалов станут те самые 20 процентов людей, которые впишутся в мировой рынок и получат жизненные блага высшего качества. Ну а те, кто не вписался и оказался «нерентабельным» и «нерыночным» населением (смотри книгу М. Калашникова и Ю.Крупнова «Гнев орка»), станут той самой массой «подлой черни», которая за людей‑то считаться не будет. — 24 —
|