По существу, капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада. Еще больше эта потенция увеличилась в ленинизме с его учением об империализме. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Как только Россия осталась в результате революции одна наедине с враждебным капиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбу национальную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россия противостояла западной цивилизации»[373]. По своему отношению к России как цивилизации черносотенцы и большевики были партии родственные, имевшие целью разрешение противоречия не классового, а цивилизационного типа (только в этом случае разрешались и социальные противоречия). Кадеты даже называли большевиков красной сотней. Именно поэтому наша западническая либеральная часть интеллигенции питает совершенно иррациональную ненависть именно к этим двум культурно-политическим течениям — черносотенцам и большевикам. Она благосклонно относится к кровавым террористам эсеров, к разрушительному пафосу анархистов, к тоталитарному революционизму Троцкого или марксистскому социализму меньшевиков. Но цивилизационный вектор черносотенцев и большевиков, их отрицание западного либерализма делают их исчадиями ада — и создаются черные мифы, которые лелеет подсознание российского «демократа» (да и западного тоже). Черносотенцы и большевики разными способами пытались преодолеть одну и ту же угрозу — втягивание России в зону периферийного западного капитализма с утратой ее цивилизационной идентичности (отсюда следовали и прямые социальные угрозы для главного сословия России — крестьянства). М.Агурский писал: «Имеются свидетельства, что вскоре после революции и даже за некоторое время до нее массовый элемент правых партий перешел в основном к большевикам. Московский священник С. Фрязинов писал в конце 1917 года, что под флагом большевизма „объединились люди двух крайних лагерей. С одной стороны, мы знаем, — говорит Фрязинов, — что вся рабочая молодежь и матросы Балтийского флота, всегда примыкавшие к крайним левым течениям, составляют основное ядро большевиков, но с другой, ни для кого не секрет, к ним примыкают и все те громилы, которые раньше представляли из себя грозную и вместе с тем грязную армию т.н. черносотенцев“. Уже перед Февралем 1917 г. черносотенцы практически исчезли в столицах, влившись в революцию. Вот одно письмо, перлюстрированное полицией 12 января 1917 г.: «Сегодня вот что было: группа фабричных рабочих — мужчин и женщин — пошли на Театральную и Красную площади… говорят, что скоро будет большой бунт. Рабочие говорят, что если поднимут восстание, то студенты тоже поднимутся, радуются, что теперь нет черносотенцев, что все идут за народ. Прошли те времена, когда мужики студентов с Каменного моста в Москву-реку бросали за то, что те были против правительства; теперь правительство последние деньки доживает». — 363 —
|