|
Есть понятия «проиграть войну» и «проиграть сражение» (о немцах говорят). Немцы всегда выигрывают все сражения и проигрывают все войны. При этом они все время, наверное, рапортуют. Представляете сводки: выиграли, выиграли, выиграли (сражения). А война? А войну проиграли. Чем является однополярный момент? Победой в Войне континентов или выигрышем в сражении? То, что сражение в 80-90-е годы талассократия (Sea Power, морское могущество), западный мир, американско-английская, европейская, западная цивилизация выиграла — в этом нет сомнения. Она выиграла сражение, это такой же факт, который никто не может отрицать, как наступление Гитлера, подход немцев к Москве или взятие Москвы Наполеоном, а также взятие Кремля поляками. То, что мы потеряли в 80—90-е годы, — это колоссальные потери, сопоставимые с потерями в великих войнах, если не больше. Это потери, это проигрыш: • проигрыш территориальный, • проигрыш социальный, • проигрыш моральный, • проигрыш от установления внешней системы управления в самой России. Это факты. Поэтому нельзя легко относиться к этому и говорить, что ничего не произошло. Мы проиграли сражение, мы потерпели колоссальное поражение в одном из сражений. Но вопрос в том, можно ли признать это проигрышем в войне. И те, кто здесь представляет западные структуры влияния или либерализм, так и хотят: они хотят интерпретировать проигрыш (безусловно, это проигрыш сражения), как проигрыш войны. Они предлагают сдаться. И есть силы, которые считают, что, несмотря на проигранное сражение, война не закончена. Тогда однополярный момент является временным, и мы можем выиграть другую битву другими средствами в другом направлении. Вот с этим связано такое явление, как многополярный мир — геополитика многополярного мира, выраженная, например, в таком явлении, как БРИКС, когда вместо однополярной модели предлагается, например, четырехполярная модель или несколькополярная модель. В частности, такие страны, как Китай, принципиально не согласны с тем, чтобы существовал один центр принятия глобальных решений. И китайский миллиард, и китайская экономика, которая, ловко манипулируя в своих национальных интересах как социалистическими, так и капиталистическими моделями, стала ведущей экономикой мира. При этом Китай сохранил и укрепил свой суверенитет. Он, интегрируясь в мировую экономику, сохранял контроль над собой — это самое принципиальное, то, что теряют все остальные, когда интегрируются. Китай вступил в ВТО для того, чтобы использовать ВТО в своих китайских интересах. Это высшая форма экономического, политического, цивилизационного национализма, который использует идеологию в интересах Китая, не наоборот. Идеология, экономика и политика — все в интересах Китая. И вот все, что укрепляет Китай, китайцы принимают, а все, что его ослабляет, они отбрасывают безжалостно. — 60 —
|