|
Что в этом разговоре меня больше всего поразило, так это вывернутая логика. Бухгалтер хвасталась тем, что она до бухгалтерства была хорошим инженером на каком‑то военном заводе. А муж её окончил Московский энергетический институт и стал видным специалистом. При этом выходило, что оба они — из той самой «голытьбы», ибо «всех богатых расстреляли». И вот — все «совки» работать не умели, а думали только о том, как бы кого ограбить, «отнять и разделить», но они с мужем были замечательными работниками. К тому же падкими до «духовных ценностей». Утром я слез с полки, поговорил с кубинцем по‑испански. Оказалось, он из городка Тринидад, где я не раз бывал. Теперь это город‑музей, жемчужина Кубы — реставрированы все дома колониальной эпохи (этого он уже не видел — смылся, получив диплом). Он сидел мрачный, видно, проклинал свой длинный язык. Хаять свою страну в присутствии человека, который её знает, мало кому приятно. Снова завязался разговор. Я спросил, как дела в Приморье с отоплением. Моряк разволновался: абсолютно все, мол, проклинают Чубайса. Его имя — как синоним абсолютного зла. Я, помня ночной разговор, удивился: как же так? Ведь программа Чубайса в том и состоит, чтобы в России появился слой богатых людей. Но тут офицер совсем меня огорошил: «А зачем нам богатые?» Я говорю: «Как зачем? Ведь именно они — носители культурных и духовных ценностей». Услышав это, женщина поджала губы — решила, что это камешек в её огород. А офицер не переставал удивлять. Он с жаром воскликнул, почти крикнул: «Какие носители? Каких ценностей? Вы что? Их ценности — доллар! Зелёная бумажка, больше ни о чём они не думают!» Похоже было, что он даже рассердился на мою непонятливость. Я был в растерянности. Всего шесть часов назад он, сидя на той же самой полке, поддакивал галиматье про богатых, как единственных обладателях «генов духовности и трудолюбия», а теперь с такой же страстью отрицает эти же тезисы, выраженные буквально теми же самыми словами. Что за ерунда? Перебирая в памяти все слова и жесты этого молодого офицера, я мог придти только к одному выводу. Он был настолько рад долгожданной поездке к родным, настолько расположен к своим попутчикам и переполнен добротой к ним, что не хотел им перечить, «жертвовал» своими вполне разумными убеждениями. Убеждения его были мягкими, неоформленными, но всё же именно — убеждениями. Но он их не слишком ценил, не считал каким‑то «жизненно важным ресурсом». И уж тем более не считал их оружием офицера, необходимым в наше смутное время. — 62 —
|