|
14 сентября 1945 г. группа американских конгрессменов во главе с членом палаты представителей М. Колмером (Миссисипи) посетила Москву, жестко ставя вопрос о советских войсках в восточноевропейских странах. Группа эта буквально потребовала прозрачности советского бюджета, «полного и честного» раскрытия экономической статистики — только тогда можно будет говорить об американском займе Советскому Союзу. Сталин отвел в сторону сопровождавшего группу Кеннана: «Наши войска собираются покинуть восточноевропейские страны, и проблемы будут решены. Скажите это вашим коллегам, чтобы они успокоились»4. После неудачи Лондонской сессии Совета министров иностранных дел осенью 1945 г. американское руководство пытается определить потенциал и намерения единственной неподвластной страны — Советского Союза. Вернувшись после кругосветной поездки, помощник военного министра Джон Макклой говорит на банкете в Американской академии политических 1 «New York Times», September 30, 1945. 2 FRUS, 1946, v. l,p. 1138. 3 Morgenthau Diary. Washington, 1967, v. 2, p. 1555. 4 Harriman A. and Abel E. Special Envoy to Churchill and Stalin. 1941— 1946. New York, 1975, p. 534. 360 наук, что, «куда бы вы ни пошли, повсеместный предмет обсуждения — обеспокоенность амбициями России, насколько далеко она собирается идти, как обращаться с ней — об этом говорят во всех углах мира... Ответить на эти вопросы — первостепенная задача всех государственных деятелей мира»1. В этом процессе ориентации в мире более легкой подсказкой оказалась «рижская аксиома», подозрительное отношение к России как к наступающей стороне. Пройдет значительное время, прежде чем в американской среде зададутся вопросом: «Зачем говорить о безграничных советских амбициях, если Сталин преследовал консервативную, ограниченную, даже традиционалистскую внешнюю политику?»2 В незнакомой, новой обстановке гораздо удобнее и привычнее было обратиться к высшей мере подозрений. Ялта давала более сложный вариант, проще было не искать нюансов, не видеть оборонительного характера, отвернуться от всего, что могло показаться двусмысленным, что не обещало немедленной массовой поддержки. Гораздо легче было публично подчеркнуть угрожающий аспект советской внешней политики, тогда логичным выглядел вильсонизм трумэновской политики, усиленный только что кончившейся войной. Экстренность войны ушла в прошлое, атомное оружие усилило чувство вседозволенности, необходимость терпимо относиться к могущественным союзникам испарилась. В то же время представление о советской политике как об экспансионистской делало доктрину национальной безопасности гораздо более основательной. — 272 —
|