|
Во всех дебатах по проблеме собственности на землю этот священный смысл тщательно игнорируется, порой исключительно грубо, глумливо. Подчеркивается, что земля — не более чем средство производства и объект экономических отношений. Да что там, отрицается даже такой вполне очевидный культурный смысл земли как места жизни. А ведь человек живет не только экономикой. Ни политики, ни экономисты даже не задались вопросом: почему Лев Толстой, выразитель психологии крестьянства, считал частную собственность на землю морально недопустимой и приравнивал ее к рабству? Ну, экономисты в основном поразительно невежественны, но ведь им аплодировали самые широкие круги интеллигенции.[83] Культурный смысл приватизации .Образ сильной национальной промышленности тесно сцеплен в исторической памяти народа с сакрализованным образом Родины и ее безопасности. Приватизация сразу повела к утрате экономической независимости России, а значит, к разрушению образа Державы, которую нам завещали хранить наши мертвые. И встал вопрос об ответственности перед ними — важнейший вопрос культуры. С.Л.Франк писал: "Было бы бесполезно говорить живым, упоенным соблазнами жизни, о нравственных обязанностях в отношении памяти мертвых; было бы смешным донкихотством надеяться на успех, взывая теперь к чувствам благородства и верности прошлому, напоминая, что даже истинное счастье, купленное ценою забвения погибших и измены их делу и вере, есть нечто презренное и недостойное человека. Но имеющим уши, чтобы слышать, быть может, полезно напомнить, что такое забвение мертвых небезопасно для живых. Если не совесть и человеческое достоинство, то простой страх и политический расчет должен был бы подсказать менее равнодушное отношение к памяти умерших. Мертвые молчат. Бесчисленная их армия не встает из могил, не кричит на митингах, не составляет резолюций, не образует союза и не имеет представителей в совете рабочих и солдатских депутатов. Тихо истлевают они в своих безвестных могилах, равнодушные к шуму жизни и забытые среди него. И все же эта армия мертвецов есть великая — можно сказать, величайшая — политическая сила всей нашей жизни, и от ее голоса зависит судьба живых, быть может, на много поколений... Что думали бы умершие, если бы они не умерли, а остались живы — есть, в конце концов, совершенно праздный вопрос; быть может, многие из них были бы столь же грешными, слепыми, безумными, как те живые, что хозяйничают ныне. Но они умерли и живут преображенными в народной душе. Там, в этой новой глубинной жизни, они неразрывно слились с тем делом, с той верой, ради которых они погибли; их души внятно говорят об одном — о родине, о защите государства, о чести и достоинстве страны; о красоте подвига и о позоре предательства. В этой преображенной жизни, в глубине народного духа, в которой они отныне суть огромная действенная сила, они глухо ропщут против умышленных и неумышленных измен, против демократизованного мародерства, против бессмысленного и бессовестного пира на их кладбище, против расхищения родной страны, обагренной их кровью. Будем чтить тени мертвых в народной душе. А если мы уже разучились чтить их — будем, по крайней мере, помнить о них настолько, чтобы бояться их и считаться с ними". Эти слова, сказанные в августе 1917 года, созвучны тому, что творится сегодня в душе тех русских людей, что сохранили естественный религиозный орган. — 140 —
|