|
В любом случае, на данный момент нет общепринятого социального критерия для отделения нормы от криминала, общества — от контробщества. Социума — от Асоциума, бизнесмена (в просторечии — «бизмисмена») — от бандита. По данным МВД, криминальные структуры контролируют свыше 50 % всех хозяйственных субъектов; в криминальные отношения вовлечено 40 % предприятий и 66 % коммерческих структур; до 50 % криминального капитала тратится на подкуп чиновников. 50 % — это тот рубеж, когда правила и исключения уравниваются и свободно меняются местами. Где грань? Ее нет. Повторю: внешне это выглядит как криминализация. В лучшем случае отмечается размах, так сказать, количественный аспект. И здесь я еще раз хочу напомнить мысль А. Мэнка о том, что в России мафия, возможно, превратилась в становой хребет власти, и мнение некоего анонима о том, что в России ныне мафия стремится подменить собой государство. В строгом смысле, термин «мафия» здесь, конечно, неприменим. Скорее следует говорить об оформлении некой группы, которая не обособила легальный и нелегальный аспекты своего функционирования, не дифференцировала легальную и криминальную функции своей деятельности. Кстати, это частый способ возникновения новых социальных групп. Генезис капитализма — один из примеров. Не говоря уже о генезисе коммунизма — с эксами, гражданской войной, «отмыванием» во времена нэпа награбленного ранее, террором 30-х годов. Если мафия — центр власти, то это уже не мафия, а власть. Или контрвласть, контробщество. Кстати, Ашиш Нанди, известный индийский специалист по политической науке, в свое время предпринял очень интересную попытку рассмотреть сверхкор-румпированное, как он пишет, индийское государство конца 70-х — начала 80-х годов в качестве контробщества, «общества-тени», в котором грань между чиновниками и политиками, с одной стороны, и гангстерами, бандитами, ворами, взяточниками — с другой, практически исчезла. В результате, как замечает Нанди, возникает интереснейшее явление: «государство» становится значительно более жестким и угнетающим, чем те господствующие классы, интересы которых оно представляет и защищает. Аналогичные примеры можно найти и в других странах Азии, Латинской Америки и Африки. «Государство-бандит» — так некоторые исследователи называют мобутовский Заир, и этим, думаю, список «государств-бандитов» на рубеже двух тысячелетий и двух веков не исчерпывается. Термин «контробщество» в качестве описательного для нынешней русской реальности кажется мне более адекватным реальности, чем «мафизация» государства или общества. «Мафизация общества» — это в действительности его асоциализация, ситуация и процесс, при котором исчезает граница между нормой и аномией, между повседневным поведением и преступлением. Таким образом, по части асоциализации, являющейся следствием разложения коммунизма как структуры негативной функции капитала, мы, как когда-то в области балета и ракет, опять, похоже, «впереди планеты всей». Причем, если в зоне разложения функционального капитализма асоциализация развивается в большей степени снизу, то у нас она идет и снизу и сверху, демонстрируя разнообразие комбинаций и позиций, стхал и парачхед в отношениях с обществом. Асоциал занял важнейшие места во власти и бизнесе. Не все, конечно, но много. В значительной мере можно говорить и об асоциализации власти. Асоциал прорвался даже в Думу и, сделав ее своим театром, кривляется и паясничает там, позоря страну на весь мир: «Тупой разгул на Запад и Восток позорит нас среди других народов». Однако все это связано не только с коммунизмом (хотя и с ним тоже), но и с развитием Русской Системы. — 125 —
|