|
Кто-нибудь мог бы сказать, что лекарство, которое использует Мурти-Бинг, противоречит человеческой природе. Это не очень сильный аргумент. Массовые человеческие жертвоприношения божеству у ацтеков или калечение собственного тела отшельниками первых веков христианства не кажутся нам ныне достойными похвалы, однако же это практиковалось долгое время и с успехом. Движущей силой современных обществ является культ, который в безумии своем ничуть не уступает самой грубой первобытной магии, — культ золота. Если смотреть в такой перспективе, Мурти-Бинг не преступает требований человеческой природы. Обретает ли человек, прошедший операцию Мурти-Бинга, внутреннюю гармонию и равновесие, это уж другой вопрос. Он обретает гармонию в относительной степени, достаточной, чтобы действовать. Это лучше, чем отравлять себя бесплодным бунтом и неопределенной надеждой. Крестьяне, неисправимые, приверженные к мелкобуржуазности, твердят, что «должна произойти перемена, потому что так быть не может». Забавная вера в естественный порядок вещей. Турист, рассказывается в анекдоте, хотел идти в горы, но целую неделю все шел и шел дождь. Переходя горный поток, он встретил горца и спросил, будет ли дальше лить. Горец взглянул на вздувшийся поток и заключил, что не будет. На вопрос, из чего он исходит в таком своем предсказании, горец ответил: «А иначе перелилось бы через край». Мурти-Бинг позволяет смотреть на подобные магические предрассудки как на пережитки минувшей эпохи. «Новое» борется со «старым», а «старое» не может быть ликвидировано сразу. Что вроде бы противоречит совершенству Мурти-Бинга, так это апатия, которая угнездилась в людях и пребывает в них при всей их лихорадочной деятельности. Она с трудом поддается определению, и временами можно допустить, что все это вообще только кажется. Ведь люди двигаются, работают, ходят в театр, аплодируют ораторам, ездят на экскурсии, занимаются любовью, рожают детей. И все же есть нечто неуловимое в атмосфере таких столиц стран народной демократии, как Варшава или Прага. Коллективный флюид, возникающий из взаимообмена и суммирования индивидуальных флюидов, — нехороший. Это аура силы и несчастья, внутреннего паралича и внешней суетливости. Какими бы словами ее ни называть, можно сказать наверняка, что если бы Ад гарантировал своим обитателям комфортабельные квартиры, красивые одежды, лучшую еду и всяческие развлечения, но заставлял бы постоянно ощущать подобную ауру, уже это было бы достаточным наказанием. Никакая пропаганда, ни pro, ни contra, не может ухватить сущность трудно усваиваемого и мало известного в прошлом феномена. Его никак не учтешь. Он не может существовать на бумаге. Если признать в разговоре потише, что нечто такое все же есть, нужно искать рациональное объяснение: конечно же, это «старое», утесняемое и пугливое, мстит таким образом, выпуская черную жидкость, как раненая каракатица. Но разве социалистическое строительство, разве порыв к лучшему будущему, которое гарантировано, не настолько сильны, чтобы этот яд нейтрализовать? Видимо, еще слишком рано для этого. Когда вырастет молодое поколение, свободное от пороков и ядов «старого», все изменится. Правда, тот, кто видел молодое поколение там, в Центре, не слишком склонен составлять такие гороскопы. Стало быть, следует отодвинуть надежду в более отдаленное будущее, когда там, в Центре, и везде государство даст каждому холодильники и мотоциклы, белого хлеба и большую порцию масла. Тогда все, наконец, будут удовлетворены. — 49 —
|