Антисоветский проект

Прискорбно, но быстрее всего дичает как раз интеллигенция, которую вскормили как духовного наставника рабочих. Зашел я как-то (в 1995 г.) к друзьям в МГУ и чуть не заболел от горя. МГУ у меня, да и у многих из моего поколения вызывает особое чувство. Строили его новое здание после войны – богато и роскошно. Открыли в 1953 г., студенты и аспиранты ходили в сатиновых шароварах, но вокруг был мрамор и зеркала, дубовая мебель. Пылинки сдували.

И вот, пришел я недавно на дорогую мне кафедру органической химии и зашел в туалет. Дикое зрелище. Вороха грязной бумаги, воду давно никто не спускает, вокруг унитазов, прямо на полу, окаменевшее дерьмо. Я – к своему другу, профессору-демократу: вы что, не можете организоваться, хоть по очереди немного прибирать, если уборщиц уволили? А он мне: «Ты свои советские замашки оставь!».

Помню, когда я там был студентом, какой-то энтузиаст из комитета ВЛКСМ (возможно, Юрий Афанасьев) решил заставить нас шагнуть к коммунизму, и в МГУ уволили всех уборщиц. Сами студенты должны были все делать, отдавать один день в месяц. Все мы были злы, как черти – день был большой потерей. Но ведь убирали мы туалеты, мыли и драили. Такого, как в «постсоветское» время, никто и представить себе не мог бы. Это – мелочь, но в ней отражение главного.

А главный результат «реформы», который и предопределяет все остальные – явный уже распад души в значительной части народа. Это именно распад, а не превращение в душу «цивилизованного человека». Вот я думаю, что одна из главных предпосылок для краха советского строя как раз заключалась в соединении инстинкта зверя в «сильных» (социал-дарвинизм, сделавший ненавистным советское уравнительство) с инстинктом «гунна» у тех, кто не рассчитывал пробиться в «сильные». Эти дремавшие или подавленные в советское время инстинкты были разбужены перестройкой.

Социал-дарвинизм узаконил саму идею разделения на сильных и слабых – при том, что слабым оставлялось право только на благотворительность сильных. Ведь когда сегодня какой-нибудь демократ говорит, что «все должны иметь доступ к хорошей пище», он мысленно добавляет: «а уж если по какой-то причине на всех хорошей пищи не будет хватать, то ее должно получить сильное меньшинство, а за умирающих слабых мы помолимся». Так оно и есть сегодня, и этот порядок «сильных» устраивает. Только не молятся за слабых, проклятые.

Проблема не в «сильных» а как раз в «слабых». Нынешний порядок потому установился и устойчив, что и «слабые» его приняли, хотя знают, что к пирогу они не прорвутся. Они получают вознаграждение «гунна» – жизнь охотника и собирателя кореньев, уход от школы и фабрики. И тяга эта оказалась настолько сильна, что пересиливает инстинкт самосохранения и продолжения рода.