|
Когда чаша судьбы колеблется и не может установиться, достаточно малого усилия, чтобы подтолкнуть ее. И Керим сделал это: – А может, пойдем вместе, Аюб-ага, почтеннейший? Это здесь, неподалеку, – он махнул рукой в сторону; ближайшего глухого проулка, поросшего пыльным репейником. – Мой недостойный должник не посмеет уклониться в присутствии столь высокого человека. И мне спокойнее будет. Такие деньги… «Иди же! Иди!» – мысленно подталкивал его Керим. И Аюб-ага, словно повинуясь мысленному его приказу, двинулся с места. Но они не прошли и десятка шагов, как он вдруг остановился. – Пешком, значит? А коней там оставляешь? – кивнул он на гостиничную конюшню. Сообразил, значит, что не бросит купец своих коней, не бросит товар и поклажу. Вернется. И деньги, что взыщет, принесет тоже с собою. – Иди сам, – сказал словно против воли, как выдавил из себя. – Недосуг мне. Когда вернешься-то? – Спрошено это было нарочито легко, почти без нажима, как бы между прочим. И, услыхав от Керима простодушный ответ, что вернется с деньгами к обеду, неискренне скривил в усмешке ниточку губ. – А и правда. Наврали про тебя те людишки из караван-сарая. Сам вижу, все наврали. – Почтеннейший, – во второй раз приложил Керим руку к груди. – Скорблю, что не можете сопровождать меня, недостойного. Не откажите хотя бы отобедать со мной сегодня. В залог вашего покровительства. В знак взыскания долга. Обмануть обманывающего – обман ли это? Он шел, стараясь не убыстрять шаги, пока не вошел в проулок. И все время, пока шел, перед глазами его была красная мертвая голова, насаженная на пику, которую он видел третьего дня на базарной площади в Бабадаги. Одни отшатывались, другие старались подобраться поближе, толкались, перешептывались: «Русский шпион». Он знал, почему голова была такого цвета. Перед тем как отрубить ее, с того, безымянного, кто был схвачен, с живого содрали кожу. Войдя в проулок, где никто не мог уже видеть его, он ускорил шаги. Почти побежал. Не пошел с ним Аюб-ага. Не пошел. Не судьба, значит, была сборщику податей кончить жизнь этим утром. Не судьба валяться в бурьяне до вечера, пока собаки по запаху крови не нашли бы его там. …Цирюльник был суетлив и многословен, как все его собратья. И невозможно было понять, что двигалось у него быстрее – пальцы или язык. Но только не дело, которое совершалось с медлительностью, возможной только на Востоке. И важно было заставить себя войти в этот ритм, не дать почувствовать своего нетерпения. Клиенты, приходящие в цирюльню, не торопятся никуда. — 36 —
|