Без единого выстрела: Из истории российской военной разведки

Полковник сидел за своим столом, пленный – на стуле перед ним, почти посредине кабинета, Минь – сбоку, как бы между ними. Прапорщик с чернильницей и бумагами расположился за столиком в стороне, чтобы пленному не бросалось в глаза, что каждое слово его записывают.

– Сожалею об обстоятельствах, – произнес полковник, – в которых мы с вами встретились.

– Сожалею об обстоятельствах, в которых мы с вами встретились, – перевел Минь.

«Сожалею об обстоятельствах, в которых мы с вами встретились», – записал прапорщик.

– Оба мы офицеры, – продолжал полковник. – Оба давали присягу, я своему государю, вы – своему. Я хорошо понимаю вас и не собираюсь предлагать вам что-то, противное офицерской чести и принятой вами присяге.

Минь перевел, прапорщик записал сказанное.

Капитан между тем вернулся в прежнее свое состояние, и круг безразличия сомкнулся снова над ним. Он ответил учтивостью на учтивость, и больше не существовало для него ни этих стен, ни врагов, находившихся в этих стенах и творящих какие-то слова.

– Вам нет нужды сообщать мне что-либо. – Полковник пытался пробиться сквозь стену его отрешенности. – Я сам назову вам некоторые данные, собранные нашей разведкой, и вы только подтвердите их правильность. Ничего сверх этого.

Это был ход. Капитан готов был, очевидно, стать мучеником, а оказалось никто не ждет и не требует от него этого. Полковник знал свое дело и знал, как говорить с этими людьми. Пожалуй, зря прапорщик не рассказал ему об Идее.

– Вам будут названы некоторые данные, полученные русской разведкой, и от вас ожидают подтверждения их, если они верны, – произнес Минь по-японски. Перевод был не совсем точен, но достаточно близок.

– Каждое сказанное вами слово, – продолжал Минь без паузы, – будет нарушением присяги. Друзья Японии постараются, чтобы об этом стало известно у вас в армии и на родине.

Прапорщику показалось, что он ослышался.

Несколько секунд он не верил себе. Но по тому, как изменилось лицо пленного, понял, что чудовищные эти слова действительно были произнесены.

– Предатель! – закричал он и вскочил, указывая на Миня. – Предатель!

Он успел заметить взгляд полковника и прочесть в нем досаду. Часовой у дверей зачем-то вскинул винтовку. Все это были какие-то доли секунды, которые сознание его фиксировало с точностью фотоаппарата. Только доли. Потому что уже через мгновение Минь был на ногах. Прапорщику показалось, что китаец бросится на него. Но тот, словно не видя его, метнулся мимо, к окну. Тогда, не думая ни о чем, на одном инстинкте, прапорщик бросился за ним, повиснув на китайце сзади и пытаясь свалить его на пол. Минь отшвырнул прапорщика, но тот тут же вскочил, не чувствуя боли, и снова повис на Мине. Китаец снова отшвырнул его, и, падая, прапорщик успел заметить в его руке узкое, длинное лезвие. И тут оглушительно грохнул выстрел. Это часовой опомнился и, не понимая, что происходит, выстрелил в воздух.