|
«Твое недоумение, — ответил Фитин, — понимаю, но не могу объяснить. Почему-то Сталин, кому я в последний месяц почти ежедневно составлял и направлял информацию о готовящейся агрессии Германии против Советского Союза, не доверял нашим источникам. Твоя информация от 11 июня в тот же день за подписью наркома была направлена Сталину, но реакции не последовало. 17 июня нарком рано утром позвонил мне и предложил срочно подготовить все материалы, полученные из резидентур, о подготовке немцев к войне против нас, для личного доклада Сталину в тот же день. — Воспользовавшись предстоящей встречей, — продолжал Фитин, — я собрал все шифровки последних дней, в том числе и сообщение «Монаха» от 11 июня, чтобы лично доложить Сталину и рассказать об источниках, если потребуется». «Ровно в 12 нарком и я вошли в кабинет Сталина, — вспоминал Фитин. — Сталин, покуривая трубку, медленно прохаживался по кабинету». Увидев вошедших, Сталин обратился прямо к Фитину и предложил докладывать только суть информации — кто источники и их надежность с точки зрения преданности Советскому Союзу. Сначала Фитин коротко пересказал содержание материалов, полученных накануне из Берлина, затем почти текстуально доложил телеграмму из Хельсинки от 11 июня, добавив, что финские войска уже сосредоточиваются полукругом возле нашей военно-морской базы на юго-западном побережье Финского залива. При докладе информации из Хельсинки Фитин сказал Сталину, что «Монах» — проверенный и надежный источник. Сталин вопросов не задавал. Наступило молчание. Сталин задумался. Затем, повернувшись лицом к наркому, строго сказал: — Перепроверьте все сведения и доложите. Нарком ответил: — Будет сделано! «Я задал Фитину вопрос, — продолжал Синицын, — почему нарком по ходу сообщения Сталину не подтвердил, что преданность берлинских источников и «Монаха» не раз проверена делом и дополнительная проверка ничего нового не даст, кроме потери времени. Фитин ответил, что нарком стоял по стойке «смирно» и упорно молчал. К этому начальник разведки добавил, что его удивило отношение Сталина к докладу. По его словам, Сталин проявлял какую-то торопливость, вялую заинтересованность и недоверие к агентам и их донесениям. Казалось, что он думал о чем-то другом, а доклад выслушивал как досадную необходимость». «Кто знает, может быть, во время доклада Сталин думал о своей «пирровой победе» над финнами в печально знаменитой кампании против Финляндии в 1939–1940 годах, вошедшей в историю советско-финляндских отношений как “зимняя война”», — предположил начальник разведки. — 374 —
|