|
Испуганный, он косо смотрел на меня, его щеки дрожали, потом он выпалил: "А ты знаешь, кто сказал эти слова, которые ты прочитал? Вивекананда!" "Вивекананда или твой дедушка, он мошенник. И ты торгуешь этой макулатурой даже здесь, где была поведана Бхагавад-гитой. Даже если бы у тебя было больше рассудка, ты бы и то был полоумным". "Слушай, зачем ты меня критикуешь?" проскулил он. "Если тебе это не нравится, просто уходи". Заставив его замолчать новым оскорблением, я продолжал выпускать на него мой гнев на все, что он представлял – мои собственные попытки стать Богом. Вокруг собралась небольшая толпа, с непониманием глазевшая на эту сцену. Перед тем, как удалиться, я повернулся к ним и сказал: "Он говорит, что я – Бог, и я даю ему мою милость". Из Курукшетре я отправился в Калку, я хотел пойти в Симлу и вернуться в Гималаи. Хотя я видел очень мало шансов когда-либо найти удовлетворения в этой жизни, которую я вел, я не знал, что еще мне делать. Я вышел из Калки по дороги в Симлу, когда я увидел квадратный домик с белеными стенами, развевался темно-бордовый треугольный флаг на высокой мачте рядом с железнодорожной развязкой, сразу возле окраины Калки. Флаг говорил о том, что эта хижина была ашрамом. Может быть, это тот самый знак, о котором я молился. Любопытство заставило меня свернуть с дороги и пойти по железнодорожным путям примерно метров триста, пока я не пришел к двери ашрама. Внутри хижины на земле перед хомакундой (углубление размером с квадратный метр, в котором горел жертвенный огонь (хома)) сидел садху баба. У бабы были спутанные волосы и длинная борода, и он был одет в одежды цвета красного вина. На шее у него висели большие шершавые четки рудракша, спутанные павитры (красные и желтые гирлянды из шелковых нитей), и цепь из соединенных медных пластин, размером в дюйм и толщиной с бумагу, каждый из них украшен выгравированным узором янтры. Воспевая мантры богине Деви, он лил гхи из медного горшка в пламя. Алтарь был у стены напротив садху. На нем стояло маленькое черное мурти богини Кали, с тремя глазами и кроваво-красным языком, свешивающимся на грудь. Я сел у входа и наблюдал за процедурой. Закончив подношение огню, он кивнул в моем направлении и спросил: "Ты знаешь какие-нибудь молитвы?" Я повторил пятьдесят стихов из Лалита-сахасра-намы, молитвы включающей тысячу имен Деви. Затем я перешел к стихам, прославляющим Дургу, сложенным Ади Шанкарой, которые я пропел на красивую мелодию. Когда я закончил, бабаджи выразил удовольствие, благословив меня. Затем он спросил: "Какова твоя садхана?" Я указал на железнодорожный путь и пошутил: "До нынешнего времени сигнала не было. Стрелочник еще не пришел ко мне. Я жду сигнала на запасном пути, чтобы начать движение". — 100 —
|