|
— Об уравновешенности не могут судить ни тот, кто терпит неудачу, ни тот, кого балует успех. Преуспевающие могут потерять равновесие, а неудачники становятся ожесточенными и циничными или ищут спасения в какой‑нибудь ими же созданной иллюзии. Уравновешенность — не в руках психоаналитика; войти в норму не значит быть уравновешенным, сбалансированным. Сама норма может быть продуктом разбалансированной культуры. Общество, основанное на стяжании, с его моделями и нормами, не находится в равновесии, независимо от того, левое оно по типу или правое, является ли в нем основным приобретателем государство или отдельные граждане. Уравновешенность — это нестяжание. Идея уравновешенности и неуравновешенности относится к полю мысли и потому не может быть судьей. Сама мысль, являясь обусловленным ответом, со своими стандартами и оценками, неистинна. Истина — не идея, не умозаключение. Можно ли найти Бога путем настойчивых поисков? Можете ли вы искать непознаваемое? Чтобы найти, вы должны знать, что вы ищете. Если вы стремитесь что‑либо найти, тогда то, что вы ищете, окажется вашей собственной проекцией; это будет то, что вы желаете, но сотворение желания не является истиной. Искать истину означает отрицать ее. Истина не имеет постоянного местопребывания; к ней нет пути, нет проводников, слово — не истина. Можно ли найти истину в определенном месте, в известных климатических условиях, среди такого‑то народа? Находится ли она здесь, а не там? Может ли именно этот, а не тот человек повести к истине? Существует ли вообще проводник к истине? Когда ищут истину, тогда то, что находят, может исходить только от неведения, ибо само искание родилось от не ведения. Вы не можете искать реальное; вы должны отсутствовать, как бы исчезнуть, чтобы проявилось реальное. «Но разве я не могу найти неизреченное? Я приехал в эту страну, так как здесь имеется большое тяготение к подобного рода исканию. В физическом отношении здесь можно быть более свободным, здесь нет необходимости иметь так много вещей; имущество не лежит над вами таким бременем, как в других местах. Вот, отчасти, почему люди уходят в монастырь. Но уход в монастырь — это психологическое спасение. Но я не хочу искать спасения в организованном одиночестве, поэтому и нахожусь здесь, отдавая свою жизнь тому, чтобы найти невыразимое. Способен ли я найти его?» — В способности ли дело? Не налагает ли способность на того, кто следует известному курсу действий, предопределенный путь со всеми неизбежными условиями приспособления? Когда вы задаете этот вопрос, не спрашиваете ли вы о следующем: «Есть ли у вас, обыкновенного человека, необходимые данные для того, чтобы достичь желаемого?» Несомненно, из вашего вопроса следует, что только исключительно одаренный человек находит истину, а никак не рядовой обыватель. Даруется ли истина только немногим, лишь особенно сообразительным? Почему мы спрашиваем, способны ли мы найти ее? У нас есть образец, пример человека, который, как мы предполагаем, открыл истину, и вот этот образец, поднявшись высоко над нами, создает неуверенность в нас самих. Образец приобретает огромное значение, и начинается соревнование между образцом и нами; мы тоже хотим быть рекордсменами. Ваш вопрос: «Имею ли я способности?», — очевидно, исходит из сознательного или бессознательного сравнения между тем, что вы сами представляете собой, и тем, что представляет собой, по вашему мнению, образец. — 29 —
|