Один в океане

Еще раз я перебрал все шансы остаться в живых. До Минданао более сорока километров. Даже если бы я мог продержаться на воде, то и тогда жить мне осталось до первого шторма - затяжного ритма дыхания я уже не выдержу.

Я подумал, что нужно проститься с женой, Женькой, мамой, друзьями. Я мысленно обратился к жене со словами прощания. Эта мысленная концентрация была настолько сильной, что я ясно ощутил ее присутствие здесь, в океане, прямо передо мной. Между нами произошел короткий диалог. Я помню, это было сильное и строгое дружеское внушение за мою слабость. Потом меня окутало облако любви и покоя. Трудно сказать, сколько времени это продолжалось. Когда это ощущение исчезло, я почувствовал себя как после длительного блаженного отдыха. Боль в мышцах прошла, прекратился озноб. В моем нынешнем состоянии убить себя было совершенно невозможно, мысли о смерти исчезли сами собой. Я снова мог плыть. Некоторое время я продолжал двигаться на мигающие огни, но потом тихий, но ясный голос внутри меня произнес: "Плыви на шум прибоя". Никакого шума прибоя я не слышал и сам себе никак не мог бы этого сказать. Но голос или, может быть, ясная мысль снова отчетливо появилась в сознании. Я прислушался - действительно, уже некоторое время вдали, где-то слева, был слышен глухой рокот, на который я раньше не обращал внимания. Он был похож на гул взлетающих реактивных самолетов. Внутренний голос настойчиво повторял, чтобы я плыл именно на шум прибоя. Я повернул влево и поплыл на этот отдаленный шум. С этого момента я потерял контроль над временем и снова, по-видимому, впал в состояние транса.

В какой-то момент я понял, что кто-то плывет рядом со мной слева. Я разговариваю с ним, не поворачиваясь и продолжая грести. Внезапно спохватившись, оборачиваюсь, ища этого второго глазами, - никого нет. Пологие волны уходят в темноту, надо мной непрерывно качаются звезды, они замирают на миг, когда я оказываюсь на вершине или в самом низу. Я понимаю, что оба этих говоривших были во мне, я же был еще и наблюдателем, слышавшим, как эти двое сначала переговаривались, а потом стали переругиваться. Их разговор совершенно исчез из моей памяти. Помню только, что он шел обо мне и о той опасности, в какой я находился, - один обвинял другого. Разговор был если не вслух, то совершенно отчетливый. Мне он представлялся спором двух посторонних. Помнится, я еще удивился, что, по их словам, нахожусь в опасности. Мое состояние было таким, как если бы я, задумавшись, тихо брел ночью по дороге вдали от человеческого жилья.