|
Это ужасное равновесие в конце концов было разрушено и обращено вспять, когда в Новой Зеландии появилось европейское огнестрельное оружие. Маори были просто очарованы первыми мушкетами, которые показали им британские колонисты. Один путешественник так описывал события 1815 года: «Из своего охотничьего ружья я выстрелил в птицу, которая сидела на соседнем дереве, и убил ее. Вся деревня была шоке. Мужчины, женщины и дети не знали, что и думать. Не понимая, что произошло, они выразили свои чувства ужасным криком — я чуть не оглох от их рева. Я показал им убитую птицу. Они внимательно ее осмотрели. Я заметил на том же дереве еще одну, выстрелил, и она упала на землю. Изумление возросло еще больше, и они закричали громче, чем в первый раз»131. За несколько лет вожди маори сумели приобрести ружья и начали использовать их в войнах с соседями, что имело самые ужасные последствия. Один из вождей племени нга-пуи Хонги Хики купил у британских торговцев 300 ружей и сделался настоящим завоевателем. Хонги Хики умер в 1828 году, но до этого он вместе со своими союзниками совершил множество вылазок и убил тысячи человек. Главным мотивом была месть за прежние поражения, но попутно племени удалось укрепить свое влияние и значительно расширить территорию. Чтобы сохранить паритет в сложившейся обстановке, другие племена тоже поспешили вооружиться. Вскоре гонка вооружений начала ограничивать сама себя. Тяжелую цену пришлось заплатить даже победителям. Чтобы покупать новые мушкеты, маори посвящали большую часть времени производству льна и других товаров, которые можно было обменять у европейцев на ружья. А чтобы выращивать больше льна, им приходилось забираться на болотистые равнины, где многие умерли от болезней. Примерно за 20 лет мушкетной войны четверть населения погибла по той или иной причине, связанной с конфликтом. К 1830 году нга-пуи начали задумываться, а стоит ли вести войны во имя мести. Вскоре прежние ценности окончательно рухнули. В конце 30-х — начале 40-х годов XIX века маори быстро и массово обратились в христианство, и война между племенами окончательно прекратилась. Подводя итог, скажем, что человеческую агрессию невозможно объяснить ни дьявольскими кознями, ни проявлением зверского инстинкта. Агрессия не является патологическим симптомом воспитания в жестокой среде. Люди изначально предрасположены к безрассудной ярости в ответ на внешние угрозы. Они культивируют в себе враждебность, чтобы победить источник угрозы и обеспечить себе надежную безопасность. Наш мозг запрограммирован следующим образом: мы делим других людей на друзей и чужаков точно так же, как птицы исполняют территориальные песни и ориентируются по полярным созвездиям. Мы страшно боимся действий чужаков и пытаемся решить конфликт с помощью агрессии. Эти усвоенные правила сложились за последние сотни тысяч лет человеческой эволюции, чтобы обеспечить биологическое преимущество тем, кто преданно им следует. — 81 —
|