|
Рыцари и бароны в Иерусалиме и Антиохии великолепно понимали, что турки - враги, но не без оснований сомневались в том, что французы и немцы - друзья. Власть принадлежит тому, кто имеет силу, а если бы французские и немецкие войска появились на берегах Иордана и Оронта, то иерусалимскис и антиохийские бароны были бы вынуждены стать послушными слугами. Этого им хотелось меньше всего. Однако и отказываться от помощи для отражения турок было нецелесообразно. И самый лучший выход для Иерусалимского королевства был в том, чтобы направить крестоносные войска не в Палестину, а непосредственно на Месопотамию, туда, откуда грозила опасность. Но чем можно было соблазнить французского и немецкого королей сменить легкий поход по богатой стране на тяжелую войну в выжженных солнцем пустынях? И вот тогда попал в Европу слух о войске царя-первосвященника, якобы стоявшего на берегу Тигра. Любой полководец понимает, что идти на соединение с союзником и противника в клещи - залог полной и легкой победы. Автор выдумки, талантливо составленной и удачно распространенной, был заинтересован в том, чтобы крестоносные короли миновали Палестину, и принял к тому меры, применив дезинформацию. Не мог же он предвидеть, что два года спустя наступление двух сильнейших монархов католического мира захлебнется еще в Малой Азии (1147 г.) и жалкие остатки рыцарских ополчении будут просить у иерусалимских феодалов пищи и пристанища, а не диктовать им свою волю. Вот объяснение, которое можно предложить как наиболее вероятное, хотя нет уверенности в том, что оно единственно правильное. Но там, где не может быть прямых доказательств, можно либо уклониться от ответа на вопрос, либо сделать вывод по косвенным соображениям. Мы полагаем, что второе честнее. А теперь в связи с наблюдениями, уже сделанными нами на широком историческом фоне, задумаемся над тем, откуда взялась легенда об исключительной свирепости и жестокости монгольских воинов XIII в. Как мы могли убедиться, она не соответствует действительности, ибо хотя монголов нельзя назвать добродушными, но крестоносцы, мамлюки, хорезмийцы и чжурчжэни отнюдь не уступали им в жестокости. Однако такая легенда бытовала уже в XIII в.. и, следовательно, есть возможность заняться поисками если не самого автора, то хотя бы среды, где она возникла, и целей, которые она преследовала. Китайские историки к тому не причастны. Они сухо и беспристрастно сообщали о чудесах героизма и свирепости равно чжурчжэней и монголов, не высказывая симпатий ни к тем, ни к другим. Война на Дальнем Востоке всегда воспринималась настолько серьезно, что принятие пощады пленным рассматривалось как государственная измена [†85]. На фоне бесконечных войн с хуннами, тюрками, киданями, тангутами и чжурчжэнями монгольская тактика не казалась китайским летописцам чем-то особенным, выходящим из общего ряда событий и обычаев войны. Кроме того, самые жестокие бои монголы выдержали не с сунцами, а с чжурчжэнями, которые только что сами показали китайцам, что такое расправа над мирным населением. Поэтому, несмотря на всеобщую в Китае ненависть к кочевникам, китайцам даже в голову не приходило, что можно поносить нового врага лишь за то, что он одержал больше побед, чем прежний. — 283 —
|