|
Находящееся на противоположном конце дискуссии выражение «право на жизнь» представляет собой яркий пример «громких слов» — лозунга, который предназначен воспламенять, но не освещать. Сегодня на Земле нет универсального «права на жизнь» ни в одном из существующих на ней обществ, не было его и когда-либо в прошлом (с некоторыми крайне редкими исключениями вроде индусской секты джайнов). Мы растим на фермах животных, чтобы потом зарезать их; мы сводим леса; отравляем реки и озера до такой степени, что никакая рыба не может более жить в них; охотимся на оленей и лосей ради спортивного интереса, на леопардов ради их шкуры, на китов ради пищи для собак; помещаем задыхающихся и корчащихся в муках дельфинов в огромные сети и забиваем насмерть детенышей тюленей «для нужд населения». Все эти животные и растения такие же живые, как мы с вами. То, что находится под охраной законов во многих обществах, это не «жизнь вообще», а только жизнь одного вида — человеческого. Но и тут сплошь да рядом ведутся настоящие войны против своих же граждан, и число жертв в них столь чудовищно, что большинство из нас страшится подумать обо всем этом достаточно серьезно. Часто подобные массовые убийства оправдываются расовыми или националистическими соображениями, и при этом нас пытаются убедить, что все, кого уничтожают, — это «недолюди». Доводы о «потенциальной возможности» зиготы превратиться в человека тоже кажутся мне исключительно слабыми. Действительно, каждая человеческая яйцеклетка или сперматозоид такой возможностью обладает, для этого нужны лишь определенные условия. Но разве мы можем обвинять мужчин, у которых случаются ночные поллюции, в преднамеренном убийстве? А ведь в одном таком естественном семяизвержении содержится столько сперматозоидов, что их хватило бы для создания сотен миллионов человеческих существ. Кроме того, возможно, что в не слишком отдаленном будущем мы научимся выращивать человека из одной-единственной клетки, взятой практически из любой части тела донора. Если дело до этого дойдет, то, выходит, уже сейчас любая клетка моего тела имеет «потенциальную возможность» превратиться в человека, стоит лишь сохранить ее соответствующим образом до того времени, когда будет отработана технология подобного выращивания людей. Так не совершаю ли я «массового убийства» каждый раз. когда накалываю палец и теряю капли крови? Предмет, о котором идет спор, очевидно, не прост. Но так же очевидно, что его нельзя решить, не примирив между собой многие принципиальные и противоречивые точки зрения. Практически здесь ключевым является вопрос: когда зародыш становится человеком? Ответ на него, в свою очередь, зависит от того, что мы понимаем под словом «человек». Разумеется, это не значит «имеющий форму человека», потому что сделанный для каких-либо специальных целей манекен, но форме похожий на человека, никоим образом человеком считаться не может. Точно так же разумное существо внеземного происхождения, ничем внешне человека не напоминающее, но обладающее этическими, интеллектуальными и творческими способностями, превышающими наши, вне всякого сомнения, будет отнесено нами к тем существам, на жизнь которых посягать нельзя. Право называться человеком дает не внешний облик, а внутренняя суть. Причина, по которой мы запрещаем убивать человеческие существа, должна определяться некоторым качеством, которым люди обладают, качеством, которое мы особенно ценим и которое встречается лишь у очень немногих организмов на Земле. Им не может быть способность ощущать боль или испытывать глубокие чувства, потому что этими качествами, безусловно, обладают и те животные, которых мы без долгих раздумий убиваем. — 105 —
|